..
— У тебя, сорванец, как я погляжу, хорошо язык подвешен! — сказала Симона. — Даже слишком хорошо для твоего возраста. Как бы там ни было, я делаю то, что мне нравится, и не хочу, чтобы вы здесь оставались!
Прежде чем те, кого она прогоняла, успели произнести хоть слово, госпожа Амель уже закрыла дверь. Щелкнул замок, потом повернули ключ, и до них долетел детский голос:
— Это злые люди, мама?
На что мать уверенно отвечала:
— Да, люди, которых лучше не принимать, и я надеюсь, что они уйдут. Но все равно я запрещаю вам рассказывать кому бы то ни было о том, что они приходили! Вы меня поняли?
Бешенство овладело Гийомом. Со всей силы он набросился на дверь и стал колотить по ней кулаками.
— Это вы — злые люди! — крикнул он. — И когда-нибудь об этом пожалеете!
Потом он повернулся к матери — ноги ее подкосились, и она упала на старую каменную тумбу, прислоненную к стене.
— Пойдемте, мама! Здесь нельзя оставаться — слишком холодно!
— Куда же мы пойдем?
— В гостиницу, конечно. Дождь перестал, но дует ветер.
— У нас мало денег, ты знаешь?
— На одну ночь наверняка хватит, а завтра посмотрим. Он был прав, и Матильда это знала. Однако она была не в силах покинуть дом, воспоминание о котором поддерживало ее после смерти мужа. Приехать из такой дали, чтобы тебя выбросили на улицу словно нищенку! Хуже всего было то, что она ничего не могла понять, ведь, сколько она себя помнила, Матильда никогда никому не причинила ни малейшего зла. И вот какая-то Симона обошлась с ней, как с чумной или прокаженной!
Она больше не двигалась, тогда Гийом наклонился и взял ее под руку, пытаясь приподнять. Безуспешно: силы и мужество, казалось, и вовсе покинули ее. Но надо было уходить! На кого она была похожа, сидя прямо на земле перед дверью, которую ей не захотели открыть? Мальчик был в гневе, он злился на скверную женщину, ведь она, увы, приходилась ему еще и теткой, хотел он этого или нет. Ее дом был столь же неприступен, как и высокие башни, очертания которых он заметил еще из порта. Оставив Матильду в изнеможении, он ухватился за одну из ручек сундучка, собираясь потянуть за нее, но он оказался слишком тяжел для девятилетнего ребенка.
— Ну и оставайтесь здесь, на этом камне! — строго заявил он. — Я ухожу. Я не хочу, чтобы нас здесь увидели. Мне было бы стыдно! Завтра мы вернемся в Сен-Мало!
Скрип дерева по застывшей земле отвлек Матильду. Вздохнув, она с трудом поднялась и взялась за ношу. Почувствовав, что она ухватилась за другую ручку, Гийом улыбнулся:
— Мы обязательно найдем, где укрыться! Вам нужно поесть горячего супа… а потом отдохнуть!
Новые интонации сына рассеяли мрак тоски и разочарования, в котором Матильда двигалась словно в дурном сне. Он рассуждал как человек, решивший взять все в свои руки, и от этого ей стало легче: неожиданно она почувствовала себя под защитой покровительственной силы, хотя и ругала себя за минутную слабость.
Они прошли вдоль соляных копей, добрались до деревни и, наконец, достигли улицы Гран-Рю, служившей продолжением дороги из Валони и пересекавшей городок из конца в конец до самого моря. Они уже собирались повернуть за угол, как вдруг Матильда, едва волочившая от усталости ноги, споткнулась о камень и упала на колени, застонав от боли.
Ее неловкое падение напугало Гийома больше, чем недавние слезы: он вдруг осознал, до чего тяжело было страдание матери, и каким неподъемным казался ей маленький чемоданчик, который измученная женщина несла словно крест. Будучи не в силах поставить ее на ноги, мальчик поискал глазами вокруг. Он собирался уже позвать кого-нибудь на помощь, как вдруг из темноты площади показалась женщина в длинной черной накидке и направилась к ним. Гийом вежливо снял шапку:
— О, мадам, помогите мне, пожалуйста! Боюсь, как бы моя мать не заболела…
Матильда по-прежнему стояла на коленях, как будто собиралась тут остаться навсегда. Незнакомка, чье лицо скрывалось под большим капюшоном, посмотрела сначала на худого мальчика с диким и умоляющим взглядом, затем на обессиленную женщину в неясном свете фонаря у соседней таверны.
— Куда это вы идете с вещами?
— В гостиницу. Мать надеялась остановиться у своего брата, там, возле копей, но он недавно умер, а его жена вышвырнула нас вон. Мы издалека…
У женщины вырвался возглас удивления, она наклонилась и откинула прикрывавший ее лицо капюшон.
— Матильда! — выговорила она в крайнем изумлении. — Боже мой, это Матильда! Да что же ты здесь делаешь?.. А ты, мальчик, должно быть, Гийом?
— Да. Вы нас знаете?
— Разве мать никогда не говорила тебе о своей кузине Анн-Мари Леусуа?
— Да, конечно, — согласился Гийом, припоминая.
Анн-Мари действительно была в числе людей, о которых Матильда иногда вспоминала с некоторой тоской. Он знал, что они писали друг другу примерно раз в год, и теперь, заметив добрую улыбку на лице двоюродной сестры, понял, чем объяснялась привязанность Матильды.
— Ее надо увести отсюда, — сказала она. — Похоже, она даже не слышит, что ей говорят. Подожди немного!
Матильда и в самом деле по-прежнему не двигалась. Из ее широко раскрытых глаз медленно текли слезы, и она не слышала ни звука. Анн-Мари поднялась, без колебания зашла в таверну и через минуту вышла в сопровождении двух крепких рыбаков:
— Надо отнести ее ко мне! Надеюсь, она ничего себе не сломала…
— Вам можно доверять, Анн-Мари! — согласился один из мужчин. — Она как нельзя кстати попала к вам в руки. Так это та самая дочь Матье Амеля, что уехала к дикарям?..
Постоянная презрительная ссылка на страну, которую он горячо любил, наконец вывела Гийома из себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110