Ясно было, что очаровательная женщина научилась избегать малейших намеков на трибунал в Л'Орьяне и не тревожить болезненные раны человека, привыкшего к овациям и всеобщему восхищению. И Тремэн без труда вступил в игру. — Буду счастлив, сударыня, и очень вам благодарен! Как вы только что заметили, я иногда чувствую себя немного одиноким в этом доме.
Когда он провожал их до коляски, Бугенвиль уже успокоился и, в последний раз взглянув на постройку, неожиданно спросил:
— Вы назвали ее домом На Семи Ветрах? Ведь так, кажется, звалась ферма вашего отца?
— У вас прекрасная память. В тот страшный день тысяча семьсот пятьдесят девятого года я поклялся когда-нибудь заново построить дом, который бы носил прежнее название, и был убежден, что иначе мне не видать счастья. Теперь это надо доказать!
— Приезжайте к нам! Обещаю вам целую коллекцию молоденьких очаровательных девушек, — сказала Флора, протягивая ему руку, на которой он запечатлел, быть может, слишком горячий поцелуй.
Он находил мадам де Бугенвиль восхитительной. Если бы только она была свободна, он тотчас попросил бы ее руки, но, судя по всему, ему не везло с женщинами: либо на них нельзя было жениться, либо они уже были замужем.
— Остерегайтесь, — сказал ее супруг, к которому вернулось прежнее хорошее настроение, — моя жена так снисходительна к другим, что наделяет грацией и красотой создания, которые их полностью лишены. Из самых добрых побуждений… Ах да, пока не забыл, вы будете в Шербурге на следующей неделе? Вам известно, что двадцать второго числа прибывает король, чтобы познакомиться с ходом строительства дамбы?
— Честно говоря, неизвестно. Во мне еще столько осталось от дикаря, и меня не слишком привлекают официальные торжества…
— Напрасно. Если вы желаете обосноваться в этой области, было бы хорошо, чтобы о вас узнали, чтобы вас должным образом преподнесли. Я мог бы представить вас королю, — прибавил он с наивной гордостью человека, сделавшего себе имя.
— Приезжайте! — мягко и настойчиво проговорила жена. — Вы доставите удовольствие нам обоим…
Когда они уехали, Гийом вновь уселся под дубом, чтобы выкурить трубку, послушать птиц, полюбоваться новеньким домом и вспомнить, с какой восхищенной улыбкой госпожа де Бугенвиль увидела его в первый раз. Какая, в самом деле, изысканная женщина, и до чего повезло этому весьма пожилому человеку, сумевшему ей понравиться! Как бы там ни было, обольщение всегда было свойственно его личности: оно было его лучшим оружием, и мало кто мог от него ускользнуть. За исключением, пожалуй, адмирала Граса.
Впервые Гийом серьезно задумался над тем, что произошло у островов Ле-Сент, где честь Бугенвиля была серьезно задета. Когда после их первой встречи с мадемуазель де Монтандр Феликс кратко и с возмущением обо всем ему рассказал, он лишь пожал плечами и подумал, что человек, способный через несколько часов обмануть доверие ребенка, вполне мог бросить ненавистного начальника на произвол судьбы. Поступок был бы честным в иных обстоятельствах, но только не на море, где солидарность безусловна, и тем более перед лицом неприятеля. Принести в жертву собственной обиде, сколь бы оправданной она ни была, человеческие жизни и корабли было недопустимо! У презренных англичан, которых Гийом ненавидел всей душой, одновременно признавая их отменными моряками, подобная ошибка привела бы виновного к смерти…
Теперь, когда прерванные отношения восстановились, можно было взглянуть на вещи с другой стороны, и Тремэн искренне пытался понять аргументы командующего Синей эскадры. Так или иначе, о трусости не могло быть и речи. Воспоминания детства свидетельствовали об обратном: начиная с расположения вождей племени Черепахи, которого он добился в нелегкой борьбе, и кончая глубоким уважением, которое доктор Тремэн питал к молодому офицеру. Помимо всего прочего, он обладал бесспорными достоинствами мореплавателя, иначе бы никакое чудо не позволило ему успешно осуществить свое великое путешествие. Что же тогда? Одно из двух: либо порочное желание победы англичан — довод, который, несмотря на дружеские отношения, уже давно установившиеся между соседями по Ла-Маншу, не выдерживал критики, — либо его явная некомпетентность как командующего эскадрой. Вести корабль и маневрировать флотом — вещи совершенно разные, великим стратегом можно родиться, но нельзя им стать. Между тем Бугенвиль, поднявшись из зала суда до неслыханного для людей его круга звания, должно быть, чересчур гордился достигнутым и был убежден, что принятое им самим высочайшее решение освобождало его от необходимости подчиняться приказам вышестоящих командиров. В любом случае то была его вина… тяжкая вина, но не Гийому надлежало быть ему судьей. Поскольку он принял этого человека в своем доме, то был обязан забыть давнишнюю историю, которая его отнюдь не касалась. Да и как было бы жаль превратить прелестную Флору в своего врага!.. Давно он не чувствовал, чтобы его так привлекала женщина, и новое увлечение удивительным образом освежало его — с тех пор как Агнес вышла замуж: чуть больше года назад!
Что это был за год! Если бы не страстное желание возродить дом На Семи Ветрах, Гийом, пожалуй, решил бы опять бежать — настолько тяжело переживал он горечь и унижение. До счастья можно было дотянуться рукой, но он сознательно отказался от него в силу принципов, которые теперь казались ему глупыми. Сколько бессонных ночей провел он, слушая кваканье лягушек в старом канале Варанвиля, стук дождя по крыше или завывание ветра, от которого скрежетал флюгер!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110