Когда она решила продолжить разговор, Гийом уже думал о другом: его очаровал порт, к которому они приближались. Вместо заброшенной, мрачной декорации, каким он был вчера, мальчик увидел бойкое место, где кипела жизнь и было даже весело от крылатых чепцов женщин, их ярких юбок и косынок, видневшихся из-под красных или синих передников. Среди них мелькали длинные блузы и полосатые хлопковые шапки мужчин, белая с красными отворотами униформа солдат форта, горделиво ступавших в своих белых гетрах и треуголках, лихо надвинутых на один глаз. Сам порт показался мальчику небольшим, так как его глаза привыкли к просторному устью Святого Лаврентия, но в нем теснились многочисленные корабли. Кроме двух линкоров, стоявших на рейде, это все были рыболовные суда. Некоторые из них, довольно крупные, стояли в ремонте — они совсем недавно вернулись с Новой Земли с опасного промысла трески. Их матросов было легко узнать по линялым фуфайкам, потрескавшейся от соли коже, по тому превосходству, с которым они держались, а также по длинным трубкам, которые они доставали, заходя в кабачок. Они олицетворяли особый мир, и к нему относились с уважением.
У небольшой лестницы, скользкой от водорослей, только что пристал шлюп. Его желтый грот еще хлопал на ветру, выделяясь на серебристо-голубом горизонте, где виднелась розово-серая масса укреплений и заостренных башен, некогда возведенных господином де Вобаном. Нацелив крупные бронзовые пушки в открытое море, они напоминали о том, что здесь властвует король.
Улов был превосходным. Трюм заполняла плотная и текучая перламутровая масса, к которой, желая помочь, устремились мужчины в синей шерстяной одежде. Женщины уже выбирали, показывая пальцем на рыбу. На ужин сегодня вечером во многих домах будет сельдь.
Как и предполагала мадемуазель Леусуа, самые отъявленные в городке сплетницы набросились на нее, словно, чайки на рыбью требуху. Особенно интриговал их Гийом, его взлохмаченные рыжие волосы, прихваченные на затылке черной лентой, золотистые глаза и значительный вид, заставлявший мальчика держаться прямо и делавший его взрослее. Он прибыл из страны еще более далекой, чем Новая Земля, таинственной и немного пугающей, о которой ходило столько легенд. Поскольку слово «дикари» произносилось слишком часто, Гийом в конце концов нырнул в гущу пухлых сплетниц и скрылся, предоставив Анн-Мари самой выбираться из толпы.
Слегка запыхавшись, она нагнала его на углу площади, где он поджидал ее, немного смущенный тем, что бросил одну в беде, но она только посмеивалась.
— Пусть твоя мать не выходит еще несколько дней. Я сказала им, что она больна. Так она сможет хоть какое-то время отдохнуть спокойно. Иначе бы они штурмом взяли мой дом.
— Вам не кажется, что нам лучше уехать? Здесь она никогда не будет счастлива, зато в Сен-Мало у нас есть хорошие друзья, и они ни о чем не расспрашивают…
— А я разве не друг? Впрочем, ты, возможно, и прав… Мы об этом поговорим позже: пусть она совсем оправится!
Когда они вошли, Матильда протирала прекрасную белую фаянсовую посуду с зеленой и красной росписью, красовавшуюся в шкафу. Она держала в руках бледный керамический кувшинчик с легким подтеком зеленой эмали у самого горлышка, будто кто-то неосторожно подлил чудесного ликера, который готовили послушницы Фекамского монастыря Святого Бенуа (По-французски «Бенедиктин» — имя монашек ордена Святого Бенуа. — Прим, перев.) и который в Сен-Васт можно было найти в каждом мало-мальски обеспеченном доме…
— У моего отца было два точно таких же, — сказала она задумчиво. — Один их них мог быть моим…
— Как и другие вещи тоже! Нужно сходить к нашему нотариусу мэтру Лебарону и узнать, не принадлежит ли тебе что-нибудь. Может быть, Симона из-за того так и трясется, что хочет все оставить себе. Через некоторое время мы к нему зайдем…
Несмотря на опасения мадемуазель Леусуа, Матильда с легкостью согласилась посидеть дома. Она проводила долгие часы, сидя у огня в одном из небольших плетеных кресел, и вязала Гийому чулки. Но лишь ее пальцы проворно шевелились на длинных самшитовых спицах; мысли ее были далеко и постоянно возвращались к человеку, платившему ужасную цену за их невинную любовь.
Гийом тем временем обследовал Сен-Васт и его окрестности, каждый раз находя что-то интересное, особенно сегодня утром, когда, отправившись за хлебом, неожиданно увидел большой голубой фрегат с серо-золотистым отливом, который бросил якорь на рейде и удивительным образом украсил его. Люди часто заговаривали с ним, спрашивали о здоровье матери; всем он отвечал очень вежливо, но кратко, давая понять своей сдержанностью, что не желает продолжать разговор. В доме Гийом ходил за водой, приносил дрова, помогал матери разматывать клубки с шерстью, убирал постель либо отправлялся поработать в саду, но его немного беспокоило то, что он ни разу не слышал разговора о будущем: неужели мать собиралась провести в кресле всю свою жизнь? Может быть, ему самому проявить инициативу и предложить обсудить этот вопрос?
В первых числах декабря погода переменилась: сильная буря пронеслась над городком, который выстоял, пожертвовав лишь одной соломенной крышей, потому что все остальные были сложены из тяжелых сланцевых пластин. Гийом не устоял перед желанием вновь взглянуть на громадные волны, столь поразившие его воображение, когда он плыл на корабле. Уцепившись за лафет пушки, до которого ему пришлось добираться чуть ли не ползком, он провел добрых полчаса под хлеставшими его брызгами, наблюдая за тем, как вспенившееся зеленоватое море в бешенстве кидалось на дамбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110