Видеть их Камала не могла, но по голосам и манере обсуждать политические дела догадывалась, что это придворные, а не часовые. На нишу они даже и не взглянули, и голоса скоро затихли вдали. Камала и Андован испустили дружный вздох облегчения.
Облик принца, разумеется, был изменен, но при близком рассмотрении его все равно наверняка бы узнали. Камала остригла его коротко, как дворцового стражника, кожу сделала смуглой, брови и ресницы темными, но на более серьезные чары, меняющие костяк лица, не решилась. Он и одет был как стражник, однако эта уловка годилась только для слуг – ведь солдаты, охраняющие дворец, скорее всего знали друг друга в лицо.
А принц, казалось, прямо-таки наслаждался приключением. Двигался он совершенно бесшумно, а в нише стоял так тихо, что Камала даже дыхание его перестала слышать. Великолепный охотник – хоть в убийцы нанимай.
«Ты уверен, что хочешь пойти? – спросила его Камала задолго до этого. – На встрече твоей матери с Дантеном ты не сможешь присутствовать, и помочь ей в случае чего тебе тоже не удастся».
«Удастся, если я буду поблизости, – отрезал он. – Я готов отвлечь внимание на себя, чтобы другие могли исполнить свой долг». Гордость, вспыхнувшая при этом в глазах Андована, преобразила его. Он перестал быть умирающим, отсчитывающим часы до своей кончины, и вновь сделался принцем, защищающим близких ему людей. Как хорош он, наверное, был до того, как боги обрекли его в пищу магистру. Камала даже пожалела о том, что не видела его в естественном состоянии, – но даже это мимолетное сожаление пронизало ее холодом и сковало легкие железными обручами. Вняв предостережению, она выкинула из головы крамольную мысль и вновь задышала свободно.
«Не заботься о нем. Не жалей. Этот путь ведет к смерти».
Вскоре они пришли в небольшую комнату. Двери здесь не было, только арка, но сюда мало кто заходил, и в дальнем углу их вряд ли могли заметить. Дальше идти нельзя, объяснил Андован, чтобы не попасться на глаза часовым, стерегущим покои Дантена.
За тремя узкими окошками лежала черная пустыня, ветер приносил в комнату запах остывшего пепла. Эта сторона дворца смотрела на предгорья, откуда они пришли, на гранитные скалы, делающие картину разрушения еще более мрачной. Раньше из окон, вероятно, открывался чудесный зеленый вид, но теперь дворцовые земли казались обителью бога смерти.
Андован, к удивлению Камалы, взял ее за руку, заглянул ей в глаза и сказал тихо:
– Я буду действовать, лишь если другого выхода не останется. Но в случае моего вмешательства Костас узнает о нашем присутствии здесь и о наших намерениях. Тогда спрятаться будет негде.
За этими словами слышался вопрос, который он ни разу не задал ей прямо.
– В этом случае я тебе помогу, – пообещала она. «Знал бы ты, чего эта помощь стоит».
Он кивнул, вполне удовлетворенный, сел так, чтобы его не видно было от входа, и приготовился ждать.

Рюрик привел Гвинофар в комнату, где находился король. Стража стояла вдоль всего коридора, но у дверей караула не было. Гвинофар сочла это добрым знаком. Когда на Дантена находило, он ставил охрану как можно ближе к себе.
Король и его писец обсуждали что-то над толстой книгой. Здесь же стояло несколько больших сундуков и скатанных в трубку ковров. Из ларца на столе свешивалась нитка жемчуга.
Дантен вскинул глаза на звук открывшейся двери, явно недовольный тем, что его прервали, но недовольство тут же сменилось искренним удивлением. Какое-то время никто не смел шелохнуться – казалось, самый воздух в комнате застыл ледяной глыбой.
– Оставь нас, – проронил наконец король, и писец удалился так быстро, как только позволяли приличия. Король, сощурившись, перевел взор на сына. Рюрик откланялся и тоже попятился прочь, прикрыв за собой створки дверей.
Гвинофар до последней минуты не верилось, что Костаса здесь не будет. Когда она убедилась, что магистра и правда нет, один из многих узлов у нее внутри развязался.
– Итак, королева-отшельница оказывает мне честь, – проворчал Дантен.
Нет, не клюнет она на этот крючок. Гвинофар присела в реверансе, скромно потупившись.
– Надеюсь, я не сделала ничего неугодного вашему величеству.
– Будь иначе, я бы выгнал не писца, а тебя. Можешь мне поверить.
– Разумеется, ваше величество. Он громко откашлялся.
– Ты, я вижу, сняла свой дурацкий траур. Хорошо. Королева, моя супруга, не должна ходить в лохмотьях, кто бы там у нее ни умер.
– Да, ваше величество, – переведя дыхание, сказала она.
– Что ж, ты ведь пришла не только затем, чтобы побыть в моем обществе. Зачем же тогда? Ты недовольна своими Копьями? Хочешь, чтобы для тебя изрезали еще пару деревьев?
В ней вспыхнул гнев… именно этого король, конечно, и добивался. Гвинофар снова сделала глубокий вдох, сосчитала до десяти.
– Разве долг не велит мне быть подле моего супруга и короля?
– Не думал, что ты еще помнишь о своем долге.
– Теперь мой траур окончен.
– Так ты поэтому избегала меня? Из-за Андована? Она едва сдержалась, чтобы не бросить правду ему в лицо. Если он догадается, что сын жив, никакие стены не удержат его гнева.
– Я мать, государь, а ни одна мать не может побороть горе, пока оно живет в ее сердце. В этом нам нельзя отказать.
– Я и не думал в чем-то отказывать матерям, моя королева, – сжал тонкие губы Дантен.
– Значит, вы разрешаете мне остаться?
Он уставился на нее темными прищуренными глазами, но она привыкла к таким досмотрам и не выдала ничего.
– Разрешаю, – проронил он. – Если скажешь, что тебя сюда привело. До загадок я больше не охотник.
Новый вздох, чтобы успокоить расходившееся внезапно сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125