- Дайте его мне.
- Тогда откройте!
- Вот видите, насколько вы опасны. Вам все средства хороши, только бы
оставить меня без защиты.
- Вам не от кого защищаться, Доминика, уверяю вас... Откройте.
- Сначала письмо!
Он поколебался, потом просунул руку в щель, держа письмо за краешек.
Она так резко выхватила его, что листок разорвался. В руке у Севра остался
лишь оборванный уголок. Он изо всех сил вцепился в ручку двери.
- Доминика! Умоляю вас... Только это письмо может меня спасти...
Только им я могу доказать, что Мерибель сам застрелился.
- Ключи!
- Что?
- Верните мне ключи!
Он навалился на двери и она поддалась еще.
- Если вы попробуете войти, я порву его.
Он, запыхавшись, потирал плечо. Он так сильно ударился, что казалось,
будто сердце хочет выскочить из грудной клетки. Он услышал, как чиркнула
спичка.
- Боже мой! Доминика... Вы этого не сделаете...
С новыми силами он набросился на дверь. Косяк затрещал. На этот раз
он почти мог протиснуться в щель. Она приблизила горящую спичку к краю
письма. Она тоже потеряла голову. Язычок пламени лизал уголок листка. У
Доминики дрожали руки. Севр протиснулся между дверью и стеной. Его толстая
куртка зацепилась за ручку.
- Подождите... Доминика!
Чем сильнее он дергал, тем сильнее сопротивлялась ткань, пламя
взобралось на краешек листка, потом вдруг прянуло к самой руке, держащей
письмо. Севр, напрягшись всем телом, пытался оторваться от двери. Он
видел, как растет черное пятно, пожирающее строчки, написанные Мерибелем.
Он не успеет! Его мышцы расслабились; он немного отступил, освободился
наконец и снова оказался с другой стороны двери, с таким чувством, будто
из него выпустили всю кровь. От письма остался лишь черный лоскуток пепла,
который выпал из пальцев Доминики, разлетелся на хлопья, порхнувшие вниз,
к кафельному полу и свернувшись там, как облетевший с дерева цвет. Севр
прислонился спиной к стене.
- Ну что, - наконец произнес он, - теперь вы довольна!
Она медленно уронила вдоль тела руку, державшую письмо на весу.
Ярость мало-помалу сходила с ее лица. Она закрыла глаза, потом снова
раскрыла их, будто пробуждаясь от глубокого сна.
- Вам не надо было провоцировать меня, - сказала она.
Он дотянулся до спинки какого-то стула и подтянул его к себе. Ноги
его уже не держали.
- Если меня арестуют, - прошептал он, - я погиб. Вы меня погубили...
Но все равно, я никого не убивал!
Горько усмехаясь, он добавил:
- Я на это неспособен. Если б я был тем, что вы думаете, то сейчас
здесь, немедленно и не раздумывая, задушил бы вас.
Он опустил голову, посмотрел между колен на свои руки, которые еще
дрожали, и продолжал надтреснутым голосом:
- Но это сделали вы, и я на вас не в обиде... Вы все еще хотите уйти?
Она взяла табурет. Она тоже выбилась из сил.
- Может быть, я и ошиблась, - признала она. - Встаньте на мое место.
Вы правда даете мне слово, что ваша сестра придет?
- Конечно. В таком положении зачем бы я стал лгать?
- Тогда я подожду.
Она смотрела на него так, как судья смотрит на обвиняемого.
- Видите... - продолжала она. - Вот вы уже и не так уверены в себе...
Я хочу, чтоб вы при ней повторили все, что рассказали мне... Если это
правда, тогда я попытаюсь вам помочь.
- В первую очередь вы попытаетесь освободиться. Вы ведь только об
этом и думаете!
- Вы мне не доверяете?
Он мотнул подбородком в сторону кучки пепла.
- После этого, верить довольно затруднительно!
Они замолчали, одинаково удрученные, слушая ветер и дождь.
- Я за свою жизнь сделала немало таких вещей, о которых теперь жалею,
- сказала она. - Ноя не злая женщина. Если вы заслуживаете хоть одного
шанса, я вам помогу. Просто, меня столько раз обманывали!... Дайте мне
поговорить с вашей сестрой.
В сущности, почему бы и нет?... Севр размышлял. Не лучше ли это
решение? Доминика могла стать много более ценной союзницей, чем Мари-Лор.
Она ведь имеет право свободно передвигаться. Ее никто не подозревает! Ей
ничем не надо оправдывать свое присутствие в Резиденции! И потом, таким
образом он не потеряет ее... по крайней мере, сразу...
- Вы хорошо понимаете мое положение, - сказал он. - Легально я
умер... Меня никто не должен узнать.
- Я понимаю, - сказала она. - Самое трудное - вывезти вас отсюда.
- Если вы мне поможете, то станете соучастницей.
- Смотря как помогу! Надо это все обдумать... Да зачем теперь об этом
говорить?... Подождем лучше вашу сестру.
Что-то менее напряженное и почти нежное появилось между ними. Может
быть, потому что она больше не стремится бороться; может быть, потому что
она больше не была враждебна... Сожженное письмо, совершенно неожиданно,
сблизило их. Обоих охватило одно и то же отчаяние, и теперь они были
вместе. Молчание больше не было угрожающим. Она поднялась, взяла в шкафу
веник и подмела пепел, сдержанными осторожными движениями, как мертвую
птицу, - хрупкие остатки требовали предупредительности. Это было лучшим
доказательством, что она поверила в его историю, несмотря на все придирки,
которые являлись лишь последним всплеском гордости. Потом она приготовила
скромный обед и накрыла стол на двоих.
- Нам ничего не хватит, - заметила она.
И это впервые прозвучавшее "нам" тоже явилось знамением.
- Завтра вы будете свободны! - сказал он.
И, чтобы попасть в унисон, тут же поправился:
- Мы будем свободны!
Они быстро поели. Из них двоих она казалась наиболее озабоченной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44