– Ради Бога, Филиппа, не заставляй меня ненавидеть себя еще больше!
– Не знаю, почему…
– Нет, знаешь. – В голосе Говарда послышалась горечь. – Тебе ведь жаль меня, разве нет? Но я мужчина, и мне не нужна твоя жалость. Мне нужно… ох, если бы ты только знала, что мне нужно…
– Говард…
Она выдохнула его имя так нежно и страстно, что он больше не мог сдерживаться. Со стоном приник к ее губам, приоткрытым, как лепестки бутона поутру. Ладони его изучали ее трепещущее тело, ласками пробуждая самые сокровенные желания. Она едва не теряла рассудок, ощущая его чувственный голод. Повинуясь одному лишь инстинкту, обвила руками его шею, позволила его колену скользнуть меж ее ног.
Филиппа снова оказалась прижатой к дереву, но теперь она чувствовала горячую тяжесть напряженного мужского тела. Не будь за ее спиной опоры, она бы уже давно упала на зеленую траву, увлекая его за собой, сплетаясь в безумном объятии, становясь с ним единым целым.
Боже, о чем она думает? Кругом же люди! Неужели необходимо, чтобы весь мир узнал…
Но мысль растаяла где-то в затуманившемся сознании, потому что Говард уже нетерпеливо расстегивал пуговицы ее блузки, словно ненароком касаясь налившихся грудей, затвердевших сосков. Его нежные ладони дарили освобождение от сладостной муки, и Филиппе казалось, что она превращается в огненную реку, жаркую и влажную одновременно.
Она уже больше не обманывала себя, не притворялась, будто не знает, чего хочет от этого мужчины. Заниматься с ним любовью – здесь, на траве под деревом, словно они первые люди на земле, самозабвенно предаваться всепоглощающей страсти, не помня ни о чем…
– Господи, Филиппа!..
В его голосе словно звучали сдавленные рыдания. Или ей почудилось? Ведь он с прежним пылом целовал ее губы, глаза, щеки, ласкал ее плечи. Но нет, Филиппе показалось, что сейчас он так же злится на нее, как сегодня утром на свою мать.
Будто в подтверждение ее догадки Говард неимоверным усилием заставил себя разжать объятия и расстаться с таким желанным и податливым телом.
– Мы не можем сделать это.
– Нет, не можем.
Филиппа сама удивилась, как смогла произнести эту фразу, как взяла себя в руки. Все еще не очень доверяя ногам, она стояла, прислонившись к дереву, прижавшись затылком к стволу. Она не знала, как сможет забыть о произошедшем или сделать вид, что этот поцелуй ничего не значит для нее. Как ничего он не значит для него.
– Этого не должно было произойти, – продолжил Говард, проводя слегка дрожащими руками по волосам. Она заметила на его лбу капельки пота, но не поняла, хороший это знак или плохой. – Боже, теперь ты будешь думать, что я уже давно вынашивал мысль соблазнить тебя.
– А разве нет?
Она спросила только потому, что какое-то шестое чувство подсказывало ей, что сейчас Говард способен на откровенность.
– Ладно, признаюсь. – На его лице отразилась смесь гнева и презрения к самому себе. – Конечно, я думал об этом, о том, как ты поведешь себя, когда я тебя обниму. Если быть до конца честным, то думал и о том, что случится немного позже. Но я был уверен, что ты никогда не согласишься на близость со мной. Поэтому мне удавалось до поры до времени подавлять низменные инстинкты. – Его губы скривились в усмешке. – Смешно, да?
Филиппа опустила голову.
– Я бы так не сказала, – мягко возразила она. – По крайней мере, если ты не жалеешь, что обнял меня. Пожалуй, не стоит винить себя за этот поступок. По-моему, он довольно естествен.
– Естествен? – В его голосе сквозило открытое недоверие. – А теперь ты будешь убеждать меня, что прекрасно понимаешь, почему я так поступил. Почему, стоило нам оказаться наедине, я повел себя как принужденный к воздержанию дикарь.
– Ты не был похож на дикаря. – Она снова покачала головой. – Ты поцеловал меня, только и всего… Ничего особенного, – добавила Филиппа после некоторого колебания.
– Неужели? – Говард помрачнел. – Хочешь сказать, что привыкла к мужчинам, которые распускают руки? Что не видишь ничего дурного в моей попытке соблазнить тебя?
– Конечно, нет…
Он не дал ей пояснить, в чем, собственно, она пыталась его разуверить.
– Очевидно, я отстал от жизни. Совсем забыл, что сейчас женщины стремятся к равенству с мужчинами. В чем угодно.
– Я не такая, – прошептала Филиппа, но Говард уже не слушал ее.
– Наверное, это Алфред научил тебя. – Его губы скривились, то ли в усмешке, то ли от отвращения. – Наверное, мне стоило проконсультироваться у сына, прежде чем ступать на столь опасный путь. Уверен, он бы не счел нужным извиняться за такое «ничего особенного»!
– Ох, Говард! – Филиппе стало так больно, что она закрыла глаза. – Не говори так! Все происходящее между нами не имеет к Алфреду никакого отношения.
– И ты думаешь, я поверю? – Голос его, безучастный и какой-то неживой, был еле слышен.
Неожиданно молодая женщина почувствовала себя страшно усталой и изможденной.
– Я ничего от тебя не жду, – ответила она, поднимая веки и выпрямляясь. – Я даже не могу тебя понять. Что ты хочешь, чтобы я сказала? Просто прими к сведению, что я никогда не спала с твоим сыном, что бы он там ни говорил. А теперь, если не возражаешь…
– Боже, Филиппа! – почти простонал Говард.
– …будь добр, дай мне пройти, – докончила она уже на исходе душевных сил. – Я хочу найти мою дочь.
– Не сейчас. – Говард тоже выглядел изможденным, морщины на его лице углубились, уголки губ, которые всего несколько минут назад дарили ей неизъяснимое наслаждение, печально опустились. – Нам надо поговорить…
Но он не закончил. Стоило Говарду сделать шаг вперед, чтобы задержать молодую женщину, как позади послышались шаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42