Словом, несмотря на то, что здесь при желании можно с достаточной степенью отчетливости различить и обычный голос регулярных потребностей, одними физиологическими ритмами объяснить ее поведение все же не удается. Не объяснить его и проявлением врожденных животных инстинктов: ведь если бы дело заключалось именно в них, с точно такой же требовательностью и настойчивостью вела бы себя и любая бездомная кошка, когда что-то выходит за рамки сложившихся в ее незадавшейся жизни стереотипов. Между тем бездомная кошка ведет себя совершенно иным образом, и не только потому, что ей некому высказать свою требовательность, – она уже в интересах одного только самосохранения чаще всего просто стремится избежать угрозы чужого внимания.
Но даже и символ кошачьего вероисповедания, как бы мы (с иронией или всерьез, с уважением) к нему ни отнеслись, не исчерпывает объяснение. Ведь в действительности в этой пунктуальности и в этом педантизме – моей ли питомицы, домашней ли кошки вообще – явно прослеживается наличие каких-то глубинных, фундаментальных измерений всего существующего уже не одно тысячелетие на нашей планете симбиотического сообщества людей и зверей. Если угодно, – даже наличие каких-то основополагающих устоев всей нашей шеститысячелетней цивилизации. Здесь (дыма без огня и в самом деле никогда не бывает) можно увидеть, что тот густой туман легенд и преданий, который уже на самой заре истории окружил нашу героиню, возникает совсем не на пустом месте. Впрочем, и в любом мифотворчестве вообще ничто не возникает просто так, из ниоткуда, в конечном счете всему находится какая-то опора в реальной действительности.
Вот так и здесь. В известной степени кошка – и в самом деле таинственная посланница к нам, людям, почему-то возомнившим себя царями природы. Ее миссия – это устойчивость и стабильность, мир и покой в человеческом доме, быть хранительницей которого назначила ее судьба. Вот только вовсе не обязательно в судьбе, стоящей за этим благодатным для нас назначением, видеть что-то сверхестественное и потустороннее, – ею может быть и сама природа. Важно только отрешиться от свойственной нам гордыни и понять, что в этом большом мире взаимосвязано все, и даже наша собственная жизнь, то есть жизнь гордого «царя природы» в действительности представляет собой лишь одну из сюжетных линий какого-то единого великого эпоса, в котором сплетаются судьбы всего нашедшего место на нашей планете.
Вглядимся пристальней в остановивший наше внимание факт, и мы обязательно обнаружим, что всякое отклонение от привычного вызывает у любого животного – без какого бы то ни было исключения – чувство тревоги, служит ему знаком некой неведомой и от того куда более грозной, нежели ожидаемая, опасности.
В одном из стихотворений африканского цикла («Восемь дней от Харрара я вел караван…») Николай Гумилев подмечает:
И, мыча, от меня убегали быки,
Никогда не видавшие белых.
В сущности та же самая реакция проявляется и в поведении бродячей собаки, пригревшейся у какого-нибудь уличного лотка. Мимо нее течет нескончаемый поток людей, на которых она не обращает решительно никакого внимания, и неожиданно с лаем бросается на кого-то одного. Откуда вдруг такая реакция? Да потому, например, что его походка чем-то отличается от походки остальных, – предположим, человек хромает. В этом отличии его движений от стандартной пластики бесчисленного множества всех прочих прохожих – загадка, в которой ей мнится скрытая угроза (а не напрягаемся ли мы, люди, когда к нам какой-нибудь нескоординированной поступью приближается незнакомый человек?), и собака, не зная состава стоящей за этим опасности, просто пытается защитить себя от нее. Многие собаки не любят пьяных, но и здесь дело совсем не в отвратительном сивушном запахе, который исходит от тех, а все в том же отклонении от некоего привычного ей стандарта человеческой пластики.
Здесь нет ничего удивительного, в сущности все живое стремится установить какие-то стабильные устойчивые отношения с окружающим его миром. В речевом обиходе для обозначения этого обстоятельства мы применяем слово «норма», биология употребляет категорию «равновесия», иногда (научные тексты часто пестрят какими-то малопонятными иноязычными терминами) – «гомеостаза» (от homoios… – подобный, одинаковый и греч. stasis – неподвижность, состояние), обозначающего собой, как пишут в словарях, «относительное постоянство состава и свойств среды и одновременно устойчивость основных физиологических функций организма». Но все это, по совести сказать, обезличенные, отдающие чем-то механистичным и бездушным понятия; между тем думается, что куда более правильным здесь было бы говорить о стремлении любого живого существа к гармонии со средой своего обитания.
Гармония отношений с окружающим миром – это ведь не только категория абстрактной эстетики, она раскрывается еще и как некая мера одушевленного бытия, одно из достоинств которой состоит в принципиальной предсказуемости его ключевых событий. Собственно, именно там, где предсказуемость вдруг исчезает, и возникает смутное чувство тревоги, знак грозящей опасности. При этом столкновение с неизвестным не может не нервировать, ибо там, где переступается порог изведанного, из-под самых ног индивида выбивается опора оберегающих его поведенческих стереотипов, и живое существо, не зная как повести себя в эту минуту, впадает в стресс. Именно таким стрессом и объясняется (как в случае с нашей бродячей собакой) его, казалось бы, ничем не спровоцированная агрессия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89