Для нее жизнь нашего дома – это и есть ее собственная жизнь, ее собственная судьба; именно здесь исполняется ее миссия, вершится ее вечное служение. Во всем этом есть что-то от тихого священнического обета, и сжиться с нами означает для нее гораздо большее, чем даже для самого талантливого лицедея проникнуть в характеры изображаемых им персонажей. Мой маленький добрый товарищ, она не просто созерцает уклад нашей с нею обители со стороны, но полностью растворяет себя в нем – и тем самым до конца ассимилирует в себе все тайны ее устройства, все законы ее бытия.
Как сказал когда-то один великий мудрец, задача старинного цеха, которому так или иначе служим мы оба, – не просто изучать мимо текущую жизнь, но переделывать ее на какой-то иной, более устроенный, лад. Однако изменить к лучшему все то, что окружает нас, становится возможным только тогда, когда это «все» перестает быть просто внешним окружением и становится неотъемлемой частью нас самих, ибо в действительности любая перестройка оказывается действенной только тогда, когда она начинается с самого себя.
Эта тонкая диалектика всецело сознающего свой долг существа и тех обстоятельств, что обусловливают возможность его исполнения, становится доминантой всей кошкиной жизни в человеческом доме. Именно эта доминанта обостряет ее (нет, как оказывается, совсем не праздное любопытство!) стремление до конца познать нас. Поколениями же и поколениями изучая человека, кошка проявляет настоящие чудеса аналитики и наблюдательности. При этом ее способность делать правильные выводы из наблюдений, не содержащих в себе решительно никакой подсказки, способна поставить в тупик даже профессионального двуногого исследователя.
Заметим одно важное обстоятельство: многое, если не все в нашем поведении должно быть тайной для нее, ведь никакие наши привычки и рефлексы не имеют, наверное, ничего общего с тем, что хранит ее собственная генная память, – но в действительности кошка легко распознает его суть. Принадлежность к совершенно иному не то что виду – биологическому семейству нисколько не мешает ей, как открытую книгу, читать сокрытый смысл совершаемых нами действий. Вот, может быть, самый распространенный пример, который, при всей его удивительности, не только не изумляет нас, но над которым мы даже и не задумываемся. Мы ведь и в самом деле никогда не встаем на четвереньки перед нашей мисочкой и не пытаемся хватать из нее зубами или лакать языком. Так как же животное, весь образ поведения которого совершенно отличен от нашего, может догадаться о том, что странный процесс, вершимый человеком за обеденным столом, это и есть принятие пищи, – не чудо ли это?
Здесь можно было бы возразить: смысл поглощения издающих соблазнительные запахи вещей без всякого объяснения понятен любому дураку, и его постижение не требует вообще никаких аналитических способностей. Но вот другой, прямо противоположный во всем, пример. Теперь уже для нас, умеющих думать, сопоставлять и систематизировать факты людей. Свинья, которая «ловит кайф» в грязной луже, отчетливо напоминает принимающего ванну человека. При этом хорошо известно, что она очень любит предаваться этому занятию, и готова посвятить ему чуть ли не все свободное (от приема пищи) время. К тому же ничто – ни ее поза, ни обстановка не противоречит стереотипному представлению человека о помешанном на личной гигиене существе. Так почему же, вопреки этому бросающемуся в глаза сходству, ее образ становится в нашем фольклоре неким символом и даже гиперболой нечистоплотности? А ведь здесь и в самом деле – настоящая гигиеническая процедура – свинья (без всяких дураков!) принимает ванну. Она специально вываливается в грязи, для того чтобы склеить тою раздражающих ее кожу паразитов; высыхая на солнце, слои прилипшей грязи отваливаются, и вместе с ними она избавляется от них. Так ведут себя и многие другие животные. Что же мешает нам, наделенным даром сознания, сразу же сделать правильный вывод? Между тем мы узнаем обо всем этом только прочитав какие-то умные книги или послушав специалистов.
Или вот – воробей барахтается в пыли. Это ведь тоже гигиенический процесс: поднимая фонтанчики мелкого песка, он выбивает ими проникающих под покров перьев насекомых, но и здесь, чтобы постичь существо этой процедуры, мы вновь должны обратиться к ученым книгам или к консультациям орнитологов.
У кошки нет такой возможности, во всем она должна полагаться только на себя, но смысл многих, очень многих совершаемых нами действий, несмотря на то, что они самым решительным образом отличаются от привычного ей, каким-то таинственным образом постигается ею.
Вот, например.
Я принимаю ванну.
Пока была жива моя жена, происходившее за дверями ванной комнаты нисколько не интересовало мою питомицу, ей вполне хватало забот со своей хозяйкой, но с ее кончиной она, как на веревочке, стала ходить по всей квартире за мной, и стоило только мне скрыться за какой-нибудь дверью, как уже через минуту, от силы две раздавалось жалобное мырканье и ее начинали рвать с петель на удивление сильные когти тоскующей от одиночества кошки. Поэтому дверь в ванную лишь прикрывалась, чтобы она могла в любое время присоединиться ко мне, и первое время кошка каждый раз, когда я уединялся здесь, уютно устраивалась на теплом чугунном бортике ванны прямо у меня над плечом.
Просто поразительно, как эти существа умеют устраиваться на таком узком пространстве!
Она лежит надо мной в позе какого-то глубокого философского сосредоточения; напряжение методически развертывающейся мысли уже знакомым нам жирным курсивом начертано на всем ее интеллигентном отрешенном от мимолетного и суетного облике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89