" Каждому, я чувствовал, хотелось, чтоб это было в его подъезде и на его этаже.
- Петь, а откуда ты знаешь их имена... и фамилии?
- Я много чего о них знаю! Но пока что не все. Вот Володя Бугров. Должен был стать академиком. - Я повторил слова Екатерины Ильиничны: "Сколько будущих академиков не дожили даже до института!" Надо разузнать о них... пока есть у кого узнавать. Мы, может быть, и летопись создадим: "Герои, жившие в нашем доме!" Сигнальщиками и Горнистами быть хотите?
- Еще бы!.. А что это значит?
- Потом объясню.
Лишь Валька Гнедков подойти не решался. Он наблюдал за мной издали - и многое для него было неясно, поскольку он не догадался взять с собой театральный бинокль. С тревогой он понимал лишь одно: его свисток отступил перед звуками... перед сигналами моего горна!
- Что это у тебя? - спросили меня возле больничной проходной.
- Подарок, - ответил я.
- Что это у тебя? - еще раз пять спрашивали меня врачи и медсестры в больничных коридорах.
- Подарок, - отвечал я.
Доска была обернута в мамин медицинский халат. Никто не остановил меня, потому, быть может, что на больничных перекрестках белый цвет действовал, как зеленый на уличных.
- Что это у тебя? - спросила Екатерина Ильинична, когда я вошел в палату.
- Все... Закончил.
- Не может быть!
Две женщины, лежавшие в палате с Екатериной Ильиничной, были немолоды и в чем-то роковом схожи: недуг обескровил их лица, в глазах поселились растерянность и тоскливое сожаление, - в такие дни люди запоздало осознают истинную цену всего, что делается вдруг для них недоступным.
Женщины с лихорадочной радостью отвлеклись от собственных мыслей, которые тоже, наверно, были трудно различимыми близнецами, - и встретили меня как долгожданного. Обе считали Екатерину Ильиничну главной в палате: произнеся фразу, поглядывали на нее, ловили ее одобрение.
Когда я впервые появился в больнице, одна из них спросила:
- Учительницу пришел навестить?
- Ему повезло: он у меня никогда не учился, - сообщила Екатерина Ильинична.
Я не разворачивал свой "подарок", - и женщины одновременно вспомнили, что у них много дел в коридоре: надо принять лекарства, посмотреть телевизор. Но, прежде чем покинуть палату, обе с таинственной, негромкой торжественностью сообщили, что я могу поздравить Екатерину Ильиничну.
- С чем? - спросил я, когда женщины тактично оставили нас вдвоем.
- Неудобно ликовать в такой больнице... в такой палате. Но оказалось, что операция мне ни к чему. Можно обойтись без нее! Что значит самовнушение? Достаточно было знаменитому профессору сделать это открытие, как я начала поправляться, полнеть. Заметно? Я слушаю... Отвечай!
- И цвет лица изменился!
Я обратил на это внимание сразу, с порога: на щеках у Екатерины Ильиничны проступил розовый цвет, как это бывало, когда она волновалась. Кожа натянулась, расправилась.
- Прибавила два кило! - победоносно прошептала она. - Я знала, что мнительность точит, сбивает с толку, создает опасные миражи. Но весь кошмар самоедства стал ясен мне лишь сейчас. Вот сказали: "Обойдемся без операции!" - и я расцвела. Хорошо, что дочь раньше времени напугать не успела.
От счастья я вытянул вперед руки, не успевшие еще обрести соответствие с туловищем, потер ладони. Повнимательней рассмотрел Екатерину Ильиничну - и полностью согласился со знаменитым профессором.
- Вас избрали здесь "палатной руководительницей"? Это видно!
- Я сама себя утвердила. Не забывай, какой эпитет прилагали к моему имени! - Она не спеша оперлась на руку и величественно преобразила больничную койку в ложе. - Болтаю на радостях что-то несусветное. Оттягиваю торжественный момент! Ну, покажи мне... Неужели все сделал?
Она поднялась с постели в расписном халате цвета ее волос.
Я осторожно распеленал доску и поднял вверх, закрыв ею себя. Екатерина Ильинична не смогла устоять на ногах. Расставшись с величием, она присела на край постели и еле слышно, срывающимся голосом прочитала:
- "Здесь жили, прямо из школы ушли на войну и геройски погибли: Владимир Бугров, Андрей Добровольский, Александр Лепешкин, Борис Лунько, Сергей Нефедов, Дмитрий Савельев, Таня Ткачук. Вечная память героям!"
Я поставил доску на стол, прислонил к стене. А Екатерина Ильинична тревожно ходила по палате, мерила ее шагами во всех направлениях. Приближалась к доске, перечитывала вслух одно имя, потом другое.
- Это нужно было сделать давно! - сказала она. - Но хоть сейчас... Слава богу, что дожила! Теперь каждый день буду приходить к вам в дом. Спасибо, Петя...
Неожиданно она подошла и поцеловала меня в лоб, который был мокрым. Я стал вытирать его платком, хотя было уже поздно.
- Может быть, и другие... так сделают? - сказала она. - Сигнальщики и Горнисты! Сколько на нашей земле домов, где жили герои... Не сосчитать!
- Вы когда выписываетесь? - спросил я.
- Дня через три. Будем вместе приносить им цветы. Ты согласен? Я слушаю...
Я утвердительно замахал своими несуразными ручищами.
- В общем, моя операция отменилась! А твоя "операция" прошла замечательно. Спасибо... Сигнальщик!
В коридоре возле белого столика разговаривал по телефону молодой врач с русой бородкой и преждевременной лысиной. Он тер, точно полировал, свою лысину, вспоминая, как проехать к Театру оперетты. Меня всегда поражало, что окружающий их мир страданий не в силах оторвать врачей от обыкновенных забот. Даже от спортивных страстей, а теперь, оказалось, - и от оперетты. "Все правильно, - подумал я. - Они должны исцелять, а не приплюсовывать боль к боли и к печали - печаль".
- Подожди, - остановил меня врач. Договорил и, оставив в покое лысину, строго осведомился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10