- Она положила на стол три поблекших конверта. - Интересно, где они сейчас? Помнят ли ее?
- Помнят! - вскричал я, чувствуя, что голос ее дрожит и вот-вот оборвется. - Эти помнят! И остальные, я думаю... Нет, я уверен!
Надежда Емельяновна закрыла глаза, раздумывая, можно ли верить моим словам. Наконец она тихо произнесла:
- Мне бы хотелось узнать, кто они... эти бывшие мальчики.
- Вы их не знаете?!
- Они же страдали под окнами... А подписывались одной буквой. Или двумя. - Она приподнялась. - Только в этой записке есть имя: "Петя".
- И меня Петей зовут!
- Я знаю: Петя Перов...
- Получается: Пе-пе! Есть такой рассказ. Слышали?
Мои восклицания сдерживали ее, отвлекали от горестных мыслей. Поэтому я громко и чересчур торжественно пообещал:
- Найду их! Не верите? Разыщу всех троих!
- Каким образом? - Она вновь прикрыла глаза и медленно вытянулась под одеялом. - Школы, в которой они учились, уже давно нет... Ее снесли.
- А после войны они приходили сюда?
- К кому приходить?
- К вам!
- Зачем я нужна им? Гнедков, который между нами, на втором этаже, живет, сказал однажды: "Стучатся в дверь, когда есть нужда!"
- И вы ему верите?
- Гнедков с ними в одном классе учился. Я расспрашивала его, а он и ответил... той фразой. Получается, прав: ко мне они не зашли.
- Значит, в другие города переехали! - уверенно заорал я, чувствуя, что голос ее вновь готов оборваться. - Переменили адреса - вот и все. А я разыщу! Перепишу эти буквы...
- Зачем? Ты письма возьми... Только не потеряй.
Тут я заметил, что пузырьки и коробочки с лекарствами все еще у меня в руках.
- Танюша была не только красивой, - сказала Надежда Емельяновна. - Она была доброй. Всегда стремилась помочь... Как твоя мама. - Надежда Емельяновна тоже заметила пузырьки и коробочки. - Как ты.
Валька Гнедков был сыном своего отца: встревал в дела, которые его не касались, и с любопытством следил за передвижениями в доме и во дворе.
- По квартирам ходишь? - спросил он испытующе, как неопытный следователь, заглядывая мне в глаза. Гнедков-старший делал это осторожнее: доверительно и сочувственно. - "Бюро добрых услуг"? Ха-ха!
- А ты бюро каких услуг?
- Я вообще ни у кого в услужении не состою! Хочешь, чтобы тебя похвалили?
Если кого-нибудь хвалили, Валька тотчас искал причину, которая бы сделала похвалу незаслуженной.
- Брат милосердия? Доктор медицинских наук? Ха-ха!
- Что ты гогочешь под окнами? Она больна... Тебе неизвестно, что ли? У нее дочь на войне погибла!
- Больна? Прости, я не знал. А дочь ее погибла не на войне.
- Как... не на войне?
- Не на войне. И не на земле. И не в воздухе! И не на море...
Валька переминался в такт каждой фразе.
- А где же?
- Между небом и землей!
Валька любил обладать чем-то таким, чем другие не обладали. Часами с барометром и секундомером. Футболкой с тигром, разинувшим пасть, на которого Валька поглядывал с надеждой, как на телохранителя. Или секретом, или хоть самой маленькой новостью. Это выделяло его и вроде бы возвышало над окружающими. Разжигая любопытство собеседника, он таинственно переминался с ноги на ногу, будто пританцовывал: а ну-ка догадайся, а ну-ка узнай!
Я схватил нагло переминавшегося Вальку за узкие, костлявые плечи и притянул к себе:
- Где она погибла? Говори!
- Я же сказал: между небом и землей. На крыше!
- На какой крыше!
- Нашего дома.
- Откуда ты знаешь?
- Откуда! Она училась с моим отцом...
Мама готовила на кухне диетический бульон для Надежды Емельяновны. Диете и режиму она придавала большое значение. Весь дом знал от мамы, как надо питаться, двигаться и дышать, чтобы не вступать в конфликт с организмом.
От имени нашей семьи придерживаться всех этих правил должен был я.
- Я буду здорова, если будешь здоров ты! Считай, что стараешься ради своей единственной матери.
Она часто ставила меня в безвыходные условия.
- Ты очень возбужден, - глядя в кастрюлю, сказала мама. - Чувствую по дыханию.
- Беседовал с Валькой Гнедковым...
- Сильнодействующий раздражитель!
- Он сказал, что Таня Ткачук погибла не на войне. А на крыше.
- На крыше тоже была война. - Мама оторвалась от диетического бульона. - Она сбрасывала зажигалки и была смыта... взрывной волной. Если бы не она, мы бы с Валькиным отцом могли задохнуться в бомбоубежище. Два соседних дома сгорели дотла. Теперь на их месте сквер.
- А Валька ехидничал, пританцовывал... Может, вернуться во двор и вмазать ему как следует?
Мама покачала головой:
- Победи его мирными средствами. Что у тебя в руках? Письма?..
- Старые, еще довоенные. Я пообещал Надежде Емельяновне найти бывших мальчишек, которые присылали их Тане. Узнать о них: где живут и кем стали. А как узнать - сам не знаю. Обратных адресов нет. Имен и фамилий тоже.
- Всего три письма? - удивилась мама.
- Да что ты! Весь стол завален... Но эти обещали пожертвовать ради Тани жизнью.
- Закономерно. И справедливо! - сказала мама. - Это была самая красивая девочка во всей школе. Может быть, и в районе! Как встречу начинающих красоток, обязательно с Таней сравниваю. Нет, не тянут! Я была на полтора года моложе... Увижу, бывало, ее - на корточки приседаю. А что делалось с мальчишками, воображаешь? Они и приседали и вскакивали... Одним словом, непременно себя в ее присутствии проявляли.
- И наш Андрюша?
- Тоже старался. Но особенно проявил себя потом... после... Как только она погибла, на фронт ушел. Ему едва семнадцать исполнилось. Мог бы год подождать. А знаешь, что такое год на войне? Но Андрюша и одного дня ждать не хотел.
- Значит, он, может быть, из-за нее... и погиб?
- Я могла бы так думать. Но не хочу!
Мама вытерла полотенцем руки, взяла конверты и долго разглядывала их, то приближая к глазам, то удаляя от глаз, точно это были картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10