— Разве вы не понимаете? Я не могу без вас.— Опять? — одернула она меня.Не знаю, поймет ли это читатель, но иной раз даже самое пылкое чувство, самое страстное обожание на мгновение уступает место чувству откровенной ненависти. Именно такую ненависть испытал я к Марион при этом высокомерном «опять?». Правда, эта вспышка тотчас же погасла, и я не успел осознать, что это было как бы предупреждением судьбы.— Марион, — сказал я, — для меня это не пустяк. Я люблю вас. Я готов умереть — только бы вы были моей… Разве вам безразлично это?— Какое это имеет значение?— Вам это безразлично! — воскликнул я. — Совершенно безразлично!— Вы знаете, что не безразлично, — ответила она. — Если бы я… если бы вы не нравились мне, разве я разрешала бы вам встречать меня, разве я была бы сейчас с вами?— Тогда обещайте, что вы станете моей женой.— Если я и пообещаю, разве это что-нибудь изменит?Нас неожиданно разъединили двое рабочих, несших лестницу.— Марион, — сказал я, когда мы снова очутились рядом, — я прошу вас быть моей женой.— Мы не можем пожениться.— Почему?— Мы не можем жить на улице.— Но отчего бы нам не рискнуть!— Прекратим этот никчемный разговор.Она внезапно помрачнела.— Что хорошего в семейной жизни для нас? — сказала она. — Будешь чувствовать себя несчастной — только и всего. Я насмотрелась на замужних. Пока ты одна и у тебя есть карманные деньги, еще можно позволять себе кое-какие развлечения. Как подумаешь, что ты выйдешь замуж и у тебя не будет денег, появятся дети — разве можно избежать…Она излагала эту житейскую философию людей своего класса отрывистыми фразами, нахмурив брови, рассеянно всматриваясь в зарево огней на западе, и, казалось, на мгновение даже забыла о моем присутствии.— Послушайте, Марион, — прервал я ее. — При каких условиях вы согласились бы выйти за меня замуж?— Зачем вы меня об этом спрашиваете? — удивилась она.— Вы согласитесь выйти замуж за человека, который будет получать триста фунтов в год?Марион быстро взглянула на меня.— Шесть фунтов в неделю, — подсчитала она. — На эти деньги можно прожить без нужды. Брат Смити… Нет, он получает только двести пятьдесят фунтов. Он женился на машинистке.— Пойдете вы за меня, если я буду получать триста фунтов в год?Она снова посмотрела на меня, и в ее глазах вспыхнул огонек надежды.— Если! — произнесла она с ударением.Я протянул руку и поглядел ей прямо в глаза.— По рукам! — воскликнул я.Марион секунду колебалась, затем слабо пожала мне руку.— Это глупо. Ведь это означает, что мы… — Она не договорила.— Что? — спросил я.— Помолвлены. Но тебе придется ждать годы и годы. Какой тебе от этого толк?— Не так уж долго придется ждать, — ответил я.Марион на минуту задумалась, потом посмотрела на меня с ласковой и грустной улыбкой, которая осталась в моей памяти навсегда.— Ты нравишься мне, — сказала она, — и мне будет приятно думать, что я помолвлена с тобой.Тихим шепотом она дерзнула добавить: «Мой дорогой».Странно, что, описывая это, я забываю все последующие события и снова чувствую себя юным возлюбленным Марион, способным испытывать огромную радость даже вот от такой скупой, маленькой ласки.
Наконец я все же отправился к дяде на Гоуэр-стрит. Здесь я застал только тетушку Сьюзен, которая ожидала мужа к чаю.Мне сразу же бросилось в глаза, как и раньше, когда я увидел новый цилиндр дяди, что успех Тоно Бенге уже сказывается и здесь. Мебель была новая, почти роскошная. Кресла и диван были обиты лощеным ситцем, смутно напомнившим мне Блейдсовер. Каминная доска, карнизы, газовые рожки выглядели солиднее и наряднее, чем в других лондонских домах, где мне довелось бывать. Меня встретила настоящая горничная, с традиционными рожками на чепчике и пышными рыжими волосами. Тетушка казалась оживленной и хорошенькой. На ней была накидка с голубыми узорами, отделанная лентами, которую я воспринял как последний крик моды. Она сидела в кресле у открытого окна, а на столике рядом с ней высилась стопка книг в желтых обложках. Перед внушительным камином стояла высокая ваза с печеньем различных сортов, а на столе в центре комнаты красовался на подносе чайный сервиз, но без чайника. На полу лежал толстый ковер и несколько крашеных овечьих шкур.— Здравствуйте! — воскликнула тетушка при моем появлении. — Да ведь это Джордж!— Прикажете подавать чай, мадам? — спросила горничная, холодно наблюдая за нашей встречей.— Нет, Мегги, подождите, пока не придет мистер Пондерво, — ответила тетушка и, как только горничная повернулась к нам спиной, состроила ехидную гримаску.— Она величает себя Мегги, — сказала тетушка, едва за девушкой закрылась дверь, и тем самым дала мне понять, что они обе не слишком симпатизируют друг другу.— Ты чудесно выглядишь, тетя, — сказал я.— Что ты думаешь об этом деле, которым он сейчас занимается? — спросила тетушка.— Мне оно кажется многообещающим, — ответил я.— Вероятно, у него есть контора?— Разве ты еще не видела его предприятия?— Боюсь, Джордж, что я навела бы критику, если бы увидела. Но он не пускает меня туда. Все это произошло как-то неожиданно. Он много размышлял, писал письма и порой ужасно шипел — как каштан на жаровне, который вот-вот лопнет. Как-то раз он вернулся домой и без конца твердил о Тоно Бенге, так что я подумала: уж не рехнулся ли он? И все напевал… Постой, что же он пел?— «Я плыву, я плыву», — подсказал я.— Вот, вот! Ты, значит, уже слышал. Потом он сказал, что наше будущее обеспечено, и потащил меня обедать в Холборнский ресторан. Мы пили шампанское, которое щекочет в носу, и от него кружится голова. Он сказал, что наконец-то может создать вполне достойные меня условия, и на следующий день мы переехали сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140