Hо вот, пришлось, и никуда не денешься. Пришлось
отвечать на их вопросы, которые могли возникнуть только в голове, где
извилины прямы как стрела. Пришлось - самое печальное - думать, что
отвечать им. И даже тут, на острове, думать и отвечать. Его не били, а
этого он боялся больше всего - физической боли и связанной с ней
возможностью утраты уважения к себе. Hа состязание, на равное спортивное
противоборство он, был согласен, но играть в болванку, из которой на
токарном станке вытачивают что-то, им полезное, - увольте! Hо счастлив был
его бог, ему не пришлось переносить физических мук. Только унизительные
разговоры, только круговорот вопросов и ответов.
А второй был другим, и история его была другой. Он долго молчал
сначала, и это было понятно Роке. Hо в день неизвестный, когда скончался
полдень и солнце, едва царапнув остров, потащило по стене колодца светлое
пятно, второй заговорил.
Рока слушал из непреодолимого желания человека брать информацию,
которая идет в руки, не задумываясь, пригодится она или нет. Даже перед
смертью, даже по дороге на казнь смотрит человек вокруг, пытаясь понять и
запомнить, вобрать в себя краски и запахи, звуки и слова. Зачем? Инстинкт,
врожденный или приобретенный? Или - чтоб в последний миг сильнее пронзила
жалость ко всему, что остается.
Рока слушал и даже внимательно слушал.
Hа свою беду, слушать он умел. Это было профессиональное, осталось от
работы учителем единого государственного языка в той, другой жизни. И,
вероятно, второму, взрослому с телом подростка и умом ребенка - он и
казался учителем, которому надо ответить редкий, выученный за жизнь урок.
Когда-то этот урок не был отвечен и теперь выговаривался сумбурно, не
всегда внятно, торопливо, словно можно опять не успеть.
Второго звали Чампи. Плебей, сын плебея, он хотел доказать, что тоже
что-то значит. Сухой сучок на стволе человечества, он мстил своим
рассказом тем, кого винил в собственных дурацких несчастьях. Его крохотная
воронья душа была полна ненависти. Его несло словами, потому что завтра он
для себя не видел и себя не мог представить в этом завтра. Чампи попал на
остров закономерно, самое место ему тут, на острове, - думал Рока, забывая
собственную судьбу. Hо тут же вспомнил и поправился: такие не должны
выплывать. Странно, что хватило у него ума прыгнуть самому, не дождавшись
удара копьем под ребро. А то, что он выплыл, вообще ни в какие ворота.
Там, в воде, самое ему место.

III

Был Чампи медником, как и его отец, потому что велика мудрость богов,
и так установлено ими: отец крестьянин - сын крестьянин, отец ремесленник
- и сын ремесленник. Кем, кроме как чиновником, быть сыну чиновника? Сын
воина поднимает копье, древко которого вытесано сыном плотника, а лезвие
отлито и выковано сыном кузнеца, копье, которое сын счетчика занес в
веревочный точный реестр. Hа уровень груди сына человека поднимает он это
копье - по велению сына бога. Велика мудрость богов, и стоит государство
крепко. Так вот, Чампи был медником.
Разные бывают истории: простые, которые раскладываются по полочкам с
помощью четких законов логики, и сложные, анализ которых не каждому по
плечу. Эта история была вывихнутая.
Чампи исполнилось двадцать пять, когда его перевели в третью зону.
Казалось бы, все просто и понятно. С достижением этого возраста все юноши
переводятся на жительство и работу в третью зону. Мудрость этого закона
очевидна. Примо, он существует с древних пор и прошел проверку временем.
Секундо, в нем заключено глубокое знание человеческой психологии. Человеку
надо к чему-то стремиться, видеть перед собой какую-то высокую, но
достижимую цель. Если не поставить перед ним эту цель централизованным,
официальным порядком, каждый начнет искать ее сам для себя, и мало ли
какое направление для приложения сил выберет не искушенный в законах
существования общества человеческий ум. Поэтому и был введен этот древний
и мудрый закон о зонах. Каждый сын обучается делу своего отца до двадцати
пяти лет, и до этого срока вся работа его - собственность отца, ибо отец
дал ему жизнь, дал профессию и дает кров, пищу и знания. В двадцать пять
лет сын переходит в третью зону, становится самостоятельным, и усердным
трудом не меньше, чем за два года, должен подтвердить свое право жить и
работать во второй зоне. До тех пор он не может жениться, да и вообще в
третьей зоне нет семей.
Вот этот закон, мудрый и справедливый, стал костью поперек тощего,
кадыкастого горла Чампи. Он не мог и не хотел с ним согласиться, потому
что - по его словам - работал ничуть не хуже своего отца, а в последние
два года - по его словам - и вовсе работал один, выполняя установленную
для отца норму и кроме того зарабатывая на жизнь всей семье. Чампи не мог
понять, почему отец его достоин жить во второй зоне, а он - нет. Он так
рассчитывал на поправку Великого Инки-реформатора, негласную и гласящую...
ведь нет правил без исключений.
Он забывал, Чампи, а может быть, впрочем, и не знал, что человека
оценивают не только по способности производить то или иное барахло более
или менее качественно, человек может быть сильным или слабым, лояльным или
враждебным, удобным в употреблении или раздражающим. Hе за побрякушки
платили его отцу второй зоной и уважением окружающих, а за то, что он
делал эти побрякушки долго и стабильно. Попав в третью зону, человек волен
изменить профессию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15