И неоднократно мне даже присылали записки: "Не
родственник ли вы Сорокина, написавшего "Современные сказки"?"
Я вспомнил о втором листке из конверта и, развернув, бегло его
проглядел. Сначала недоумения Рю Таками позабавили меня, но не прошло и
несколько минут, как я понял, что ничего особенно забавного мне не
предстоит.
А предстоит мне объяснить, да еще в письменном виде, да еще японцу,
что означают такие, например, выражения: "хватить шилом патоки", "цвести
как майская роза", "иметь попсовый вид", "полные штаны удовольствия",
"начистить ряшку", и "залить зенки"... Но все это было еще полбеды, и не
так уж, в конце концов, трудно было объяснить японцу, что "банан" на
жаргоне школьников означает "двойку как отметку, в скобках, оценку", а
"забойный" означает всего-навсего "сногсшибательный" в смысле
"великолепный". А вот как быть с выражением "фиг тебе"? Во-первых, фигу,
она же дуля, она же кукиш, надлежало самым решительным образом отмежевать
от плодов фигового дерева, дабы не подумал Таками, что слова "фиг тебе"
означают "подношу тебе в подарок спелую, сладкую фигу". А во-вторых, фига,
она же дуля, она же кукиш, означает для японца нечто иное, нежели для
европейца или, по крайней мере, для русского. Этой несложной фигурой из
трех пальцев в Японии когда-то пользовались уличные дамы, выражая
готовность обслужить клиента...
Я и сам не заметил, как эта работа увлекла меня.
Вообще говоря, я не люблю писать писем и положил себе за правило
отвечать только на те письма, которые содержат вопросы. Письмо же Рю
Таками содержало не просто вопросы, оно содержало вопросы деловые, причем
по делу, в котором я сам был заинтересован. Поэтому я встал из-за стола
только тогда, когда закончил ответ, перепечатал его (выдернув из машинки
незаконченную страницу сценария), вложил и заклеил в конверт и надписал
адрес.
Теперь у меня было, по крайней мере, два повода выйти из дому. Я
оделся, кряхтя, натянул на ноги башмаки на "молниях", сунул в нагрудный
карман пятьдесят рублей, и тут раздался телефонный звонок.
Сколько раз я твердил себе: не бери трубку, когда собираешься из дому
и уже одет. Но ведь это же Рита могла вернуться из командировки, как же
мне было не взять трубку? И я взял трубку, и сейчас же раскаялся, ибо
звонила никакая не Рита, а звонил Леня Баринов, по прозвищу Шибзд.
У меня есть несколько приятелей, которые специализируются по таким
вот несвоевременным телефонным звонкам. Например, Слава Крутоярский звонит
мне исключительно в те моменты, когда я ем суп - не обязательно, впрочем,
суп. Это может быть борщ или, скажем, солянка. Тут главное, чтобы половина
тарелки была уже мною съедена, а оставшаяся половина как следует остыла во
время телефонной беседы. Гарик Аганян выбирает время, когда я сижу в
сортире и притом ожидаю важного звонка. Что же касается Лени Баринова, то
его специальность - звонить либо когда я собираюсь выйти и уже одет, либо
когда собираюсь принять душ и уже раздет, а паче всего - рано утром, часов
в семь, позвонить и низким подпольным голосом отрывисто спросить: "Как
дела?".
Леня Баринов, по прозвищу Шибзд, спросил меня низким подпольным
голосом:
- Как дела?
- Собираюсь уходить, - сказал я сухо, но это был неверный ход.
- Куда? - сейчас же осведомился Леня.
- Леня, - сказал я теперь уже просительно. - Может быть, потом
созвонимся? Или ты по делу?
Да, Леня звонил по делу. И дело у него было вот какое. До Лени дошел
слух (до него всегда доходят слухи), будто всех писателей, которые не
имели публикаций в течение последних двух лет, будут исключать. Я ничего
не слышал по этому поводу? Нет, точно ничего не слышал? Может быть,
слышал, но не обратил внимания? Ведь я никогда не обращаю внимания и
потому всегда тащусь в хвосте событий... А может, исключать не будут, а
будут отбирать пропуск в клуб? Как я думаю?
Я сказал как я думаю.
- Ну, не груби, не груби, - примирительно попросил Леня. - Ладно. А
куда ты идешь?
Я рассказал, что иду отправлять заказное письмо, а потом на Банную.
Лене все это было неинтересно.
- А потом куда? - спросил он.
Я сказал, что потом, наверное, зайду в клуб.
- А зачем тебе сегодня в клуб?
Я сказал, закипая, что у меня в клубе дело: мне там надо дров
наколоть и продуть паровое отопление.
- Опять грубишь, - произнес Леня грустно. - Что вы все такие грубые?
Кому ни позвонишь - хам. Ну, не хочешь по телефону говорить - не надо. В
клубе расскажешь. Только учти, денег у меня нет...
Потом я повесил трубку и посмотрел в окно. Уже совсем смерклось,
впору было зажигать лампу. Я сидел у стола в пальто и в шапке, в тяжелых
своих своих, жарких ботинках. И идти мне теперь уже никуда не хотелось
совсем. Собственно, письмо в Японию можно послать и не заказным, ничего с
ним не сделается, наляпаю побольше марок и брошу в ящик. И Банная
подождет, с нею тоже ничего не сделается до завтра... Ты посмотри, какая
вьюга разыгралась, вовсе ничего не видно. Дом напротив - и того не видно,
только слабо светятся мутные желтые огоньки. Но ведь сидеть вот так
просто, всухомятку, с двумя сотнями рублей - тоже глупо и расточительно. А
сбегаю-ка я вниз, благо, все равно одет.
И я сбегал вниз, в нашу кондитерскую. В нашу странную кондитерскую,
где слева цветут на прилавке кремовые розы тортов, а справа призывно
поблескивают ряды бутылок с горячительными напитками. Где слева толпятся
старушки, дамы и дети, а справа чинной очередью стоят вперемежку солидные
портфеленосцы-кейсовладельцы и зверообразные, возбужденно-говорливые от
приятных предвкушений братья по разуму.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8