Аня: Да. Почему ты с ней развелся?
Очень хорошо. Антон Павлович, Константин Сергеевич. Владимир
Иванович. Главное не закончено и никогда закончено не будет. Вот это мы им
и отдадим.
Отложив за спину рукопись, я принялся запихивать и уминать в шкафчик
все остальное, и тут в руку мне попалась общая тетрадь в липком коричневом
переплете, разбухшая от торчавших из нее посторонних листков. Я даже
засмеялся от радости и сказал ей: "Вот где ты, голубушка!", потому что это
была тетрадь заветная, драгоценная, потому что это был мой рабочий
дневник, который я потерял в прошлом году, когда в последний раз наводил
порядок в своих бумагах.
Тетрадь сама открылась в моих руках, и обнаружился в ней мой заветный
цанговый карандаш из Чехословакии, карандаш не простой, а счастливый; все
сюжеты надлежало записывать только этим карандашом, и никаким иным, хотя,
признаться, он был довольно не удобен, потому что корпус у него лопнул в
двух местах, и грифель при неосторожном движении проваливался внутрь.
Я уже, оказывается, и забыл совсем, что началась эта тетрадка
тридцатого марта, почти ровно одиннадцать лет назад. Я писал тогда повесть
"Железная семья" - о современных, мирных, так сказать, танкистах. Писалась
она трудно, кровью и сукровицей она писалась, эта повесть. Помнится, я
несколько раз выезжал в части по командировкам, правое ухо отморозил, и
все равно толку никакого не получилось. Повесть отклонили. Спасибо, хоть
аванс не отобрали.
Я листал страницы с однообразными записями:
2.04. сдел. 5 стр. вечером 2 стр. всего 135 стр.
3.04. сдел. 4 стр. вечер. 1 стр. всего 140...
Это у меня верный признак: если никаких записей, кроме
статистических, не ведется, значит, работа идет либо очень хорошо, либо на
пропасть. Впрочем, 7.04 странная запись: "Писал жалобу в правительствующий
Сенат". А 3.05: "ничто так не взрослит, как предательство".
А вот и этот день, когда начал я придумывать современные сказки.
21 мая 72 года. "История про новосела-рабочего. У него работают
циклевщик, грузчик, водопроводчик, все кандидаты наук. И все застревают в
квартире. Циклевщик защемил палец в паркете, грузчика задвинули шкафом,
водопроводчик хлебнул вместо спирта эликсиру и стал невидимым. И еще
домовой. И строитель, замурованный в вентиляционной шахте. И приходит
Катя".
Это еще не "Современные сказки", до "Современных сказок" было тогда
еще далеко. Справиться мне с этим сюжетом так и не удалось, и сейчас я
даже не помню: какой новосел? Почему домовой? Что за эликсир?
Или вот еще сюжет того времени.
28.10.72. "Человек (фокусник), которого все принимали за пришельца из
космоса". В те поры все вокруг словно словно бы с ума сошли по поводу
летающих тарелок. Только об этом и разговоров: братья по разуму,
баальбекская веранда, тассильские рисунки. И вот тогда мне придумалось:
живет себе человек, ни о чем таком не думает, по профессии фокусник,
причем фокусник очень хороший. И замечает он вдруг некоторое беспокоящее к
себе внимание. Соседи по лестничной площадке странно с ним заговаривают,
участковый заходит, интересуется реквизитом и туманно рассуждает насчет
закона сохранения энергии. "Это исчезающее яйцо, - говорит он, - не
согласуется у вас, гражданин, с современными представлениями о законах
сохранения". Наконец, вызывают его в отдел кадров, а там у кадровика сидит
какой-то гражданин, вроде бы даже знакомый, но с одним глазом. И кадровик
принимается моего героя расспрашивать, сколько церквей в его родном
Забубенске, да кому там памятник стоит на главной площади, да не помнит ли
он, сколько на фасаде горсовета окон. А герой, разумеется, ничего этого не
помнит, и атмосфера подозрительности все сгущается, и вот уже заводятся
вокруг него разговоры о принудительном медосмотре... Чем должна была
кончиться вся эта история, я придумать так и не сумел: охладел. И теперь
очень жалко мне, что охладел.
Второго ноября записано: "не работал, страдаю брюхом", а третьего -
короткая запись: "вполсвиста".
С теплой грустью листал я свой рабочий дневник страницу за страницей.
"Человек - это душонка, обремененная трупом. Эпиктет".
"Против кого дружите?"
"Ректальная литература".
"Только те науки распространяют свет, кои способствуют выполнению
начальственных предписаний. Салтыков-Щедрин".
"Гнал спирт из ногтей алкоголика".
А это опять для современных сказок:
"Кот Элегант. Пес по фамилии Верный, он же Верка. Мальчик-вундеркинд,
почитывает "Кубические формы" Ю.Манина, очкарик; когда моет посуду, любит
петь Высоцкого. Двенадцать лет в восьмеричной системе исчисления. Цитирует
труды Иллича-Свитыча. Кот по утрам, вернувшись со спевки, стирает
перчатки. Пса учат за едой не сопеть, не чавкать и пользоваться ножом и
вилкой. Он демонстративно уходит из-за стола и шумно, с обидой, грызет
кость под крыльцом. Кот Элегант о каком-то госте: "Этот
Петровский-Зеликович совершенно похож на бульдога Рамзеса, которому я
нынешней весной в кровь изодрал морду за хамское приставание".
Еще фразы:
"Путал сентименталов с симменталами".
"Мария Павловна за Островским шубу шестнадцать лет носила, я у нее
перекупила, стала чистить - три воши нашла, одна старая, еще по-аглицки
говорит..."
Я запихал оставшиеся папки и бумаги в шкафчик и перебрался за стол.
Это находит на меня иногда: беру старые свои рукописи или старые дневники,
и начинает мне казаться, что вот это все и есть моя настоящая жизнь -
исчерканные листочки, чертежи какие-то, на которых я изображал, кто где
стоит и куда смотрит, обрывки фраз, заявки на сценарии, черновики писем в
инстанции, детальнейше разработанные планы произведений, которые никогда
не будут созданы, и однообразно сухие:
1 2 3 4 5 6 7 8