Михаил Соколов
Крематорий


Соколов Михаил
Крематорий

Соколов Михаил
КРЕМАТОРИЙ
Труба была метров сорок с небольшим и со стороны не казалась слишком высокой. Впрочем. мало ли что покажется "не слишком" со стороны; я преодолел только треть пути и сейчас, бросив взгляд на световое табло, приклеенное к фасаду центрального корпуса, удивился: было 10 часов 18 минут, а начал восхождение в 9-01. Порыв ветра, наказывая, бросли горсть пыли в лицо, - мгновенно взмокшие ладони скользнули по глазуированной плитке, которой, по чьей-то извращенной воле (я догадывался чьей), была выложена труба котельной. Плитка была разных цветов, так что сине-бело-черный узор маскировал пунктир ступеней, обвивавших по спирали тело трубы до самого-самого верха. Остается добавить, что ступени, словно пулевые отметины после взлетевшего вертолета, располагались не очень далеко друг от друга, но для меня - увы! - совсем не близко: см в 40. И мои широко распахнутые руки мокро скользили по глазури, тщетно стараясь обнять гладкое тело трубы - ухватиться было не за что. У меня дрожали икры; ширина ступеней была двенадцать см, - об этом, мечтательно щурясь, поведал Аркадий Сергеевич. Вам будет очень трудно, продолжал он и вид у него в тот момент был как у человека, который сотни раз рисовал себе картину в своем воображении и сейчас, когда она стала реальностью, наслаждается ею в полной мере.
Порыв ветра заставил пошатнуться; если не брать во внимание ужас моего положения в целом, особую неприятность доставлял перенос тяжести тела на новую ступеньку; каждый раз перетекая на шажок выше я внутренне замирал, а тут, - ветер сердито подтолкнул меня, сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле, где и осталось, успокаиваясь вместе со стихией. Если ветер ударит меня посильнее, меня снесет к чертовой матери. Успею ли я вскрикнуть, прежде чем расплескаюсь о ровный бетон заводского плаца?
Ветер успокоился; я заметил, что пытаюсь двигаться быстрее и мысленно одернул себя, - не увлекайся. Как бы мне помог этот совет раньше, и какой-то частью не занятого моментом сознания, я, вместе с дрожью мускульного напряжения, был пронзен электрической судорогой нестерпимого стыда: как же я попался этому грязному ублюдку, этому Аркадию Сергеевичу, этому сладкому похотливому коту... О! если бы можно было когтями вцепиться в прошлое, за волосы втащить обратно в настоящее утраченные возможности, снова воскресить начало моего оперативного задания, непыльную работу вышибалы в "Алом маке" - достаточно приличном кабаке, одним из многих, принадлежащих "самому" - то есть Кулагину Аркадию Сергеевичу.
- Бери, бери, - настаивал Кулагин два часа назад. - Не укусит. Это твое будущее. На первое время хватит.
А незадолго перед этим, из приемной - там я, к изумлению своему, заметил замначальника Управления внутренних дел нашего города полковника Карамазова, - меня втолкнули к нему, к Кулагину, в кабинет. Я знал, конечно, что он родом откуда-то с Кавказа, но если бы и не знал, одного взгляда на пеструю роскошь помещения было достаточно, чтобы сделать нехитрый вывод о южном происхождении здешнего хозяина, - ботинки мои утонули в мягком ворсе ковра (персидского!), по стенам, тоже завешанным коврами, висели сабельки, кинжальчики и пистолетики, - разумеется, коллекционные. Сам хозяин утонул в кожаном кресле и с ленивой улыбкой, легкое превосходство которой бесило меня ещё с нашей первой встречи, кивнул мне. Он продолжал улыбаться, когда подталкивал ко мне толстый большой конверт пухлым пальцем с впившимся в плоть золотым перстнем.
- Если это за Марину, то лучше не тратить время, - сказал я.
- Молодец! Ответ не просто мужа, но воина. Я, почему-то, таким и представлял себе русского солдата: бескомпромисный борец за идею. - Он подленько ухмылялся, с интересом поглядывая на меня. Сигарету с медленно нарастающим столбиком пепла осторожно держал над пепельницей, оберегая голубой английский костюм и вальяжно вытягивал ноги в туфлях по 500 долларов за пару. Мы были одни в кабинете и, если бы я захотел, я бы достал его прежде, чем смогли подоспеть волкодавы. Но меня смущало присутствие полковника Карамазова в приемной, а кроме того, чувствовалось, что он меня не боится. Конечно, по идее должен бояться я, ведь это я увел Марину, меня она полюбила, - что же, пришла пора отвечать. Это я усвоил давно, и все последние войны, в который я учавствовал, прежде чем меня турнули из армии, только подтверждали нехитрую истину: за все надо платить.
- Нет, не за Марину, - сказал он.
Я взял конверт, распечатал. Внутри лежали пять пачек долларов.
- Пересчитай, - сказал он, затягиваясь.
Я взял одну пачку: там было сто бумажек по сто долларов.
- Всего пятьдесят тысяч. Они твои.
- Мне не нужны ваши деньги.
- И Марину в придачу.
Я почувствовал сонное отупение. Такое у меня всегда наблюдалось перед боем. Я нутром чувствовал опасность. Марина предупреждала меня: это самый хитрый и подлый сукин сын. Он тебя на завтрак слопает, а ты и не заметишь. Но недаром же я бывший командир "спецназа". И в мои 24 года реакция все ещё дай бог каждому.
- Значит не смог сдержаться и за это тебя из армии попросили. Отдал приказ стрелять на поражение, когда нашел своих замученных моими земляками солдат. А командование тебя не поняло. Мол, мирных жителей был приказ не трогать. Конечно, они не видели головы твоих подчиненных, которыми в футбол поиграли.
- Откуда вы знаете?
- Эх ты, воин. Я все знаю. Когда у меня на счет тебя возникли подозрения, уже через неделю досье лежало у меня на столе. Нашел кому служить, в легавые подался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17