— До свиданья, Павел Иванович.— Пока, дорогой.— До завтра.— До завтра.— В шесть ноль-ноль на Шереметьевском?— Точно.— Ну, до свиданья.— Привет вам. И все-таки сбрейте усы…— Я не сбрею усов. И если вас не затруднит, спросите вашу дочь, можно ли мне написать ей из Арктики.— Спрошу.— Спасибо.— Не на чем.— Еще раз до свиданья.— Еще раз.И Богачев положил трубку. Он долго сидел у телефона и улыбался. 5 Начальник порта нервничал. Ему нужно было отправить лошадей на остров Уединения, а никто из летчиков везти лошадей не хотел.Когда начальник порта пригласил к себе Бобышкина, командира дежурного экипажа, тот рассердился и стал кричать:— Бобышкин — яйца вози, Бобышкин — собак вози, Бобышкин — лошадей вози! Скоро Бобышкина заставят верблюдов возить или жирафов! Хватит! У меня катаральное состояние верхних дыхательных путей, я не обязан возить ваших меринов.— Не меринов, а лошадей! — крикнул ему вдогонку начальник порта. — И прошу тут не выражаться!Он почему-то очень оскорбился на «меринов» и долго не мог успокоиться после ухода Бобышкина. Он чинил все имевшиеся у него карандаши и бормотал:— Меринов, видите ли! А я могу здесь держать меринов и кормить их! Сам он мерин! Яйца ему надоело возить! А есть яйца ему не надоело? Тоже мне мерин!Начальник порта решил пойти к Струмилину, который только что вернулся с острова Врангеля.«Если он тоже откажется, мне в пору гнать этих проклятых кобыл по льду. Но об этом не напишут в газетах», — подумал он, и, поставив, наконец, охапку карандашей на то самое место, которое он искал уже в течение пяти минут, начальник порта поднялся из-за стола и, одернув френч, пошел на второй этаж, в гостиницу летсостава.Струмилин сказал:— А, милый мой Тихон Савельич, прошу, прошу!Начальник порта вошел к нему в номер, присел на краешек кровати, вздохнул и сказал трагическим голосом:— Ситуация очень серьезная, товарищ Струмилин.— Что такое?— Транспортный вопрос местного значения под серьезной угрозой срыва.— Погодите, погодите, — остановил его Струмилин, — я что-то ни черта не понимаю. Объясните спокойнее, без эмоций.— Лошади могут погибнуть, — сказал Тихон Савельич, — а их надо перебросить на Уединение.— Какие лошади?— Транспорт местного назначения, так в сопроводиловке написано. Здесь у меня уже третий день в складе стоят. Никто не хочет везти. Бобышкин говорит, что ему яйца надоели, кричит, что я ему жирафов каких-то подсовываю, отказывается лошадей везти, а у меня сердце разрывается: животные страдают.— И вы хотите, чтобы я их отвез на Уединение, да?Начальник порта вздохнул и молча кивнул головой.— Ладно, — сказал Струмилин, — не печальтесь. Будут ваши мерины в полном порядке.— При чем тут мерины, я не могу понять? — удивился начальник порта. — Они такие же мерины, как я кандидат наук. Бобышкин обзывает их меринами, вы тоже.— Мерином не обзывают.— Неважно. Мерин — это изуродованный жеребец, а тут все в полном порядке: жеребцы и кобылы.Струмилин рассмеялся и проводил Тихона Савельевича до двери. Богачев поднялся с кровати, зевнул, потянулся и спросил:— Снова будем ишачить с грузами?— Сплошной зоологический жаргон, — усмехнулся Струмилин, — что это сегодня со всеми приключилось?— Надоело, Павел Иванович. Люди на лед летают, на полюс, а мы как извозчики.— А мы и есть извозчики. Прошу не обольщаться по поводу своей профессии. Чкалов говорил, что, когда на самолете установили клозет, небо перестало быть стихией сильных. Vous comprenez?— Oui, monsieur, — ответил Богачев, — je comprends bien!Струмилин так и замер на месте. Он сразу вспомнил, как хотел ответить Леваковскому, когда тот спросил его «vous comprenez», но ответить он смог бы только «oui, monsieur», потому что больше не знал. А этот парень не засмущался, как тогда он сам, а ответил. И не два слова, а пять. 6 Тихон Савельевич подогнал лошадей к самолету Струмилина. Пурга только что кончилась, снег искрился под солнцем и казался таким же красным, как небо. От лошадей валил пар, потому что Тихон Савельевич гнал их через весь аэродром галопом. Экипаж еще не подошел, у самолета возились бортмеханик Володя Пьянков и второй пилот Богачев. Пьянков прогрел моторы и, выскочив из самолета, подбросил ногой пустую консервную банку прямо к унтам Богачева. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и начали играть «в футбол». Они сосредоточенно бегали вокруг самолета, стараясь обвести друг друга, как взаправдашние футболисты, но унты были тяжелы, а меховые куртки громоздки, поэтому они часто падали и смеялись так, что Тихон Савельевич только сожалеюще качал головой.«Не тот пошел пилот, — думал он, глядя на ребят, — не чувствуют себя пилотами, всей своей значительности не осознают. Пилот, он по земле как почетный гость ходить должен, а эти носятся безо всякого к себе уважения».— Когда будем товар грузить? — спросил Тихон Савельевич. — Мерзнет товар, а он живой, у него тоже сознание есть.— У лошади сознания нет, — сказал Богачев, — у лошади животная сообразительность.— И привязчивость, — добавил бортмеханик Володя, — граничащая с женской.Тихон Савельевич шумно вздохнул: он понял, что с этими ребятами ни о чем путном не договоришься. Надо было ждать Струмилина.Струмилин пришел, как обычно, минута в минуту по графику вылета.— Все готово? — спросил он Володю.— Да.— Все в порядке?— Да.— Как левая лыжа?— Думаю, еще дня два проходим.— Где будем менять?— Или в Крестах, или здесь.— Тихон Савельевич, — спросил Струмилин, — а там могут лыжи сменить?— Смогут.Струмилин посмотрел на лошадей, потом обернулся к Богачеву и, почесав нос рукавицей, ставшей на морозе наждачной, сказал:— Паша, давайте загонять эту скотину.
1 2 3 4 5 6 7