Я – ради Элоизы, ты – ради своего заколдованного святого?
– Может быть, – ответил аббат. – Очень может быть. Но это не умаляет нашу цель. Все равно мы оказались здесь не зря.
– Ты не задумывался о том, чем все это может кончиться? Ты можешь это предвидеть?
– Я не провидец, – сказал аббат. – Все, что у меня есть, – это непоколебимая вера. Мы не должны спрашивать, почему оказались здесь. Здесь, в ночной тьме, в страхе перед Нечистью, может быть, в окружении Нечисти, наши мысли мрачны и безотрадны. Глухой ночью нельзя давать волю своим мыслям: они всегда будут мрачными, а надежды призрачными.
– Может быть, ты прав, – сказал Харкорт. – Давай-ка я посторожу вместо тебя. Мне больше не хочется спать. Я боюсь, что снова увижу тот сон.
– Буду тебе очень признателен, – сказал аббат. – Я еле держусь на ногах. У меня слишком тяжелая туша.
– Оуррк! – произнес попугай.
– Вокруг все спокойно, – сказал аббат. – То и дело кричит эта глупая сова, и где-то на севере бродит много волков. Я всю ночь слышал, как они воют, будто собираются в огромную стаю. Но они далеко, нам нечего беспокоиться.
– Тогда лезь под одеяло, – сказал Харкорт. – Возьми и мое тоже, тебе будет теплее.
Аббат завернулся в одеяло, а Харкорт еще долго стоял неподвижно, прислушиваясь к непрерывным стонам совы. С севера до него время от времени доносился волчий вой. Он подумал, что в это время года волки обычно не воют. Они воют глубокой осенью и ранней зимой, а весной или летом это бывает очень редко. Наверное, там случилось что-то такое, из-за чего они забеспокоились.
Его глаза привыкли к темноте, и он уже мог различить на земле все три спящие фигуры. Аббат причмокнул во сне и захрапел. Попугай что-то проворчал в ответ. Сова наконец умолкла. Сквозь листву понемногу начинал пробиваться свет. Харкорт принялся ходить взад и вперед, чтобы согреться.
Когда еще немного рассвело, он разбудил своих товарищей.
– Еще темно, – недовольно сказал аббат. – Утро еще не наступило.
– Света хватит, чтобы разглядеть дорогу, – сказал Харкорт. – Мы отправимся сразу, без завтрака, и будем идти час или два. Потом, когда встанет солнце, можно будет сделать привал и поесть. Может быть, рискнем развести огонь и что-нибудь приготовить.
Он вопросительно взглянул на Иоланду. Та кивнула:
– Я думаю, это можно. Хотя бы ненадолго. Нам нужно поесть чего-нибудь горячего. Может быть, сварим овсянку.
– И поджарим сала, – с надеждой добавил аббат.
– И поджарим сала, – улыбнулась она.
Аббат повеселел.
– Это другое дело, – сказал он. – Всухомятку есть вредно.
Глава 18
Они шли весь день и все следующее утро. Идти было легко. Местность была большей частью открытая, лишь кое-где попадались небольшие рощи. Много раз они видели заброшенные хозяйства, заросшие бурьяном и сорняками поля, развалины домов. Когда-то эти места изобиловали зажиточными фермами.
Холмов на пути больше не было – повсюду вокруг лежали сырые низины. Путники то и дело посматривали на небо – не покажется ли там дракон или еще кто-нибудь, но никого не было видно, даже феи не появлялись.
В середине первого дня Шишковатый подстрелил из лука молодого кабана, которого они спугнули в кустах. Вечером они поджарили его на костре и устроили пир, предварительно как следует затоптав огонь. Может быть, необходимости в таких предосторожностях и не было, потому что местность была совершенно пустынна, но на этом настояла Иоланда.
– Чтобы привлечь Нечисть, хватит одной струйки дыма, – сказала она. – Не стоит рисковать.
Во время ужина Харкорт присел рядом с Иоландой и спросил:
– Что говорит тебе раковина?
Он знал, что это глупый вопрос. Раковина ничего не может говорить, у нее нет никакого дара предвидения. Но больше им не на что было полагаться, да и Иоланда в это верила. Такой вопрос мог придать ей новые силы, показав, что Харкорт принимает раковину всерьез. Сама Иоланда, похоже, относилась к ней очень серьезно – она утверждала, что там, на острове, раковина предупредила ее о приближении великанов.
– Ничего не говорит, – ответила она. – Наверное, это означает, что у коробейника нет ничего такого, о чем он хотел бы мне сказать.
– Или что он ничего такого не знает, – заметил Харкорт.
– Может быть, хотя он мало чего не знает. Он умелый чародей, очень умелый.
– А он работает на нас? В наших интересах? Ты в этом уверена?
После некоторого колебания она ответила:
– Уверена, насколько это вообще возможно. Я давно его знаю и верю ему.
– Значит, все, что говорит тебе раковина, исходит от коробейника?
– Мой господин, – сказала она, смело взглянув на него, – в этом я не очень уверена. Это его раковина, он мне ее дал, но я не знаю, заключена ли в ней только его мудрость. Может быть, в ней есть и мудрость кого-то или чего-то другого, еще более мудрого, чем он.
Харкорт решил больше ни о чем не расспрашивать: он понял, что дальнейший разговор заведет его в такие метафизические дебри, которые окажутся ему не под силу. Он не имел ни малейшего желания предаваться глубокомысленным рассуждениям о тонкостях чародейства.
– Ну ладно, – сказал он, смирившись, – слушай и дальше, если хочешь.
Ночью, перед самым рассветом, разразился короткий весенний ливень, и они выползли из-под одеял насквозь промокшие и недовольные. Но ливень кончился, и вскоре уже ярко светило солнце, а на голубом весеннем небе плыли лишь последние клочки пронесшейся тучи. Путники быстро обсохли, хотя их одеяла были все еще мокрые.
– Придется остановиться на ночлег задолго до захода солнца, – сказала Иоланда, – чтобы расстелить их и высушить.
Несколько раз они видели, как вдалеке крадутся волки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93