Этой повестью я обязан своему бывшему товарищу Ф. Е. Пухову
и тов. Тольскому, комиссару Новороссийского десанта в тыл
Врангеля. (Прим. автора.)
1
Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены
вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия
хозяйки.
-- Естество свое берет!-- заключил Пухов по этому вопросу.
После погребения жены Пухов лег спать, потому что сильно
исхлопотался и намаялся. Проснувшись, он захотел квасу, но квас
весь вышел за время болезни жены -- и нет теперь заботчика о
продовольствии. Тогда Пухов закурил -- для ликвидации жажды. Не
успел он докурить, а уж к нему кто-то громко постучал
беспрекословной рукой.
-- Кто?-- крикнул Пухов, разваливая тело для последнего
потягивания.-- Погоревать не дадут, сволочи!
Однако дверь отворил: может, с делом человек пришел.
Вошел сторож из конторы начальника дистанции.
-- Фома Егорыч,-- путевка! Распишитесь в графе! Опять метет
-- поезда станут.
Расписавшись, Фома Егорыч поглядел в окно: действительно,
начиналась метель, и ветер уже посвистывал над печной вьюшкой.
Сторож ушел, а Фома Егорыч загоревал, подслушивая свирепеющую
вьюгу,-- и от скуки, и от бесприютности без жены.
-- Все совершается по законам природы,-- удостоверил он
самому себе и немного успокоился.
Но вьюга жутко развертывалась над самой головой Пухова, в
вечной трубе, и оттого хотелось бы иметь рядом с собой
что-нибудь такое -- не говоря про жену, но хотя бы живность
какую.
По путевке на вокзале надлежало быть в шестнадцать часов, а
сейчас часов двенадцать еще можно поспать, что и было сделано
Фомой Егорычем, не обращая внимания на пение вьюги над вьюшкой.
Разомлев и распарившись, Пухов насилу проснулся. Нечаянно
он крикнул, по старому сознанию:
-- Глаша!-- жену позвал; но деревянный домик претерпевал
удары снежного воздуха и весь пищал. Две комнаты стояли совсем
порожними, и никто не внял словам Фомы Егорыча. А бывало,
сейчас же отзовется участливая жена:
-- Тебе чего, Фомушка?
-- А ничего,-- ответит, бывало, Фома Егорыч,-- это я так
позвал: цела ли ты!
А теперь никакого ответа и участия: вот они, законы
природы!
-- Дать бы моей старухе капитальный ремонт -- жива бы была,
но средств нету и харчи плохие!-- сказал себе Пухов, шнуруя
австрийские башмаки.
-- Хоть бы автомат выдумали какой-нибудь: до чего мне
трудящимся быть надоело!-- рассуждал Фона Егорович, упаковывая
в мешок пищу: хлеб и пшено.
На дворе его встретил удар снега в лицо и шум бури.
-- Гада бестолковая!-- вслух и навстречу движущемуся
пространству сказал Пухов, именуя всю природу.
Проходя безлюдной привокзальной слободой, Пухов раздраженно
бурчал -- не от злобы, а от грусти и еще отчего-то, но отчего
-- он вслух не сказал.
На вокзале уже стоял под парами тяжелый, мощный паровоз с
прицепленным к нему вагоном -- снегоочистителем. На
снегоочистителе было написано: "Система инженера Э.
Бурковского".
"Кто этот Бурковский, где он сейчас и жив ли? Кто ж его
знает!"-- с грустью подумал Пухов, и отчего-то сразу ему
захотелось увидеть этого Бурковского.
К Пухову подошел начальник дистанции:
-- Читай, Пухов, расписывайся, и -- поехали!-- и подал
приказ:
"Приказывается правый путь от Козлова до Лисок держать
непрерывно чистым от снега, для чего пустить в безостановочную
работу все исправные снегоочистители. После удовлетворения
воинских поездов все паровозы поставить для тяги
снегоочистителей. В экстренных случаях снимать для той же тяги
дежурные станционные паровозы. При сильных метелях впереди
каждого воинского состава должен неотлучно работать
снегоочиститель, дабы ни на минуту не было прекращено движение
и не ослаблена боеспособность Красной Армии.
Пред. Глав. рев. комитета Ю.-В. ж. д. Рудин. Комиссар путей
сообщения Ю.-З. ж. д. Дубанин".
Пухов расписался -- в те годы попробуй не распишись!
-- Опять неделю не спать!-- сказал машинист паровоза, тоже
расписавшись.
-- Опять!-- сказал Пухов, чувствуя странное удовольствие от
предстоящего трудного беспокойства: все жизнь как-то незаметней
и шибче идет.
Начальник дистанции, инженер и гордый человек, терпеливо
слушал метель и смотрел поверх паровоза какими-то отвлеченными
глазами. Его раза два ставили к стенке, он быстро поседел и
всему подчинился -- без жалобы и без упрека. Но зато навсегда
замолчал и говорил только распоряжения.
Вышел дежурный по станции, вручил начальнику дистанции
путевку и пожелал доброго пути.
-- До Графской остановки нет!-- сказал начальник дистанции
машинисту.-- Сорок верст! Хватит ли воды у вас, если топку
придется все время форсировать?
-- Хватит,-- ответил машинист.-- Воды много -- всю не
выпарим!
Тогда начальник дистанции и Пухов вошли в снегоочиститель.
Там уже лежали восемь рабочих и докрасна калили чугунку
казенными дровами, распахнув для свежего воздуха окно.
-- Опять навоняли, дьяволы!-- почувствовал и догадался
Пухов.-- А ведь только что пришли и харчей жирных, должно, не
едали! Эх, идолы!
Начальник дистанции сел на круглый стул у выпуклого окна,
откуда он управлял всей работой паровоза и снегоочистителя, а
Пухов стал у балансира.
Рабочие тоже встали у своих мест, у больших рукояток,
посредством которых по балансиру быстро перекидывался груз -- и
балансир то поднимал, то опускал снегосбросный щит.
Метель выла упорно и ровно, запасшись огромным напряжением
где-то в степях юго-востока.
1 2 3 4