роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КАМИЛЬ-БЕЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Если бы не родилась Айше, вернее, если бы Кямиль бей, исколесивший вдоль и поперек белый свет, не стал отцом, он никогда бы и не вспомнил о трех эпизодах в том множестве событий, свидетелем которых ему довелось быть.
...В Лондоне он видел торжественный выезд короля, направлявшегося на открытие парламента. Эту церемонию он наблюдал уже несколько раз. Королевская карета была хорошо ему известна по газетным фотографиям. Когда Ки-миль-бей впервые встретил ее на улице, он вспомиил те примитивные фонарики из арбузных корок, которыми стамбульские продавцы фруктов так любят украшать свои палатки. В карете сидели мужчина и женщина... Они показались Кямиль-бею восковыми манекенами. В упряжке были две пары таких прекрасных лошадей, что их даже не стоило украшать драгоценной сбруей, а двигались они спокойно и плавно, словно везли маленьких принцесс. Выезд сопровождало множество слуг, живое воплощение напыщенности и мишуры... Пока процессия не поравнялась с Кямиль-беем, ничто не нарушало чопорности и благообразия, столь присущих, как говорят, английской нации. Но вдруг раздался душераздирающий крик. Кричала молодая девушка лет семнадцати. На ней было голубое шелковое платье, старый берет, поношенные туфли и черные, во многих местах заштопанные чулки. Это была одна из тех девиц, которые после определенного часа появляются в известных районах Лондона, обращаясь к мужчинам словами: «Мой прекрасный лорд». Сейчас она нажрывно кри чала, приветствуя своего короля. Качзалось, что на следую-
щее Мгновение женщина бросится под огромные, тяжелые колеса королевской кареты.
Сердце Кямиль-бея как бы на миг остановилось — так с ним бывало всякий раз, когда он испытывал отвращение. Он обратил внимание на лицо девушки, напоминавшее плохо отпечатанную цветную обложку дешевого журнала. Краска местами стерлась, делая выражение лица еще более отталкивающим.
«Да защитит всевышний короля! Да защитит всевышний короля!»—кричала она срывающимся, как у юноши, голосом.
Кямиль-бей брезгливо поморщился и быстро пошел прочь.
...Как-то вечером Кямиль-бей сидел в небольшом парижском кабаре — излюбленном месте богатых иностранцев. С ним была его знакомая, польская графиня, белокурая тридцатипятилетняя женщина, казавшаяся гораздо моложе своих лет. Она была так хороша, что, когда он смотрел на нее, у него захватывало дух. Ему казалось, что перед ним не живое существо, а нечто сверхъестественное, божественное.
Они пили виски и наблюдали за тем, как молоденькие девушки с наивными личиками танцевали в объятиях лысых стариков, а полные сил юноши кружились со старухами, вероятно давно уже имевшими внуков. Кямиль-бей был счастлив в обществе графини и не замечал окружающей их пошлости. Как все счастливые люди, он был занят самим собой.
...Но вдруг Кямиль-бей подсознательно почувствовал, что сидящая с ним женщина чем-то потрясена. Он понял это, хотя графиня не произнесла ни слова, не сделала ни одного жеста. Проследив за ее напряженным взглядом, Кямиль-бей увидел, что за столиком, неподалеку от них, одиноко сидела худая женщина средних лет. Широкие поля шляпы наполовину закрывали ее лицо, на котором выделялся только ястребиный нос. Покрой одежды, мужской галстук, весь ее вид говорили о том, что эта женщина порочна. Ее неподвижные, устремленные на графиню глаза выражали холодную и жестокую властность, а бессильно брошенная на стол рука выдавала в ней необычайную нежность.
Сначала графиня Мужественно выдержала этот взгляд, но, не устояв перед настойчивостью такой откровенно болезненной и нечистой страсти, смутилась, вспыхнула и низко опустила голову. Кямиль-бею показалось, что она сейчас попросит о помощи.
— Удивительная страна!—повернувшись к нему, сказала графиня, не скрывая своего волнения.
— Уйдем отсюда?—предложил Кямиль-бей.
— Нет...
— В таком случае, почему удивительная?
— В Париже есть места, напоминающие бани древнего Рима, в которых женщины, отсылая своих рабов, отдавались носильщикам паланкинов... Даже не из страсти и, конечно, не для того, чтобы иметь детей, а лишь из желания как можно больше запачкаться...
Женщина в широкополой шляпе понимала, что разговор идет о ней, что ее предложение плохо принято. Но это ее нисколько не смутило.
Наглый, назойливый и, что самое странное, не просящий, а требующий взгляд женщины выводил Кямиль-бея из себя. Он испытывал сильное желание подойти к ней и ударить по лицу.
Это желание возникло у него не только потому, что впервые так дерзко и откровенно нарушалось его право, право восточного человека на сидящую с ним женщину, и не оттого, что он только сейчас понял, что ревность — это и безнадежность, и безвыходность, и больше всего боязнь потерять нечто дорогое. Нет, он просто решил, что такое наглое бесстыдство не может быть свойственно женщине и не должно остаться безнаказанным.
...Стамбул был оккупирован. Кямиль-бей по делам наследства, а также желая осмотреть министерство юстиции, вместе со своим адвокатом отправился в суд.
Они прошли по аллее мимо Айя Софии и вскоре оказались во дворе, вымощенном каменными плитами.
Министерство юстиции помещалось в огромном деревянном здании; его двери и лестницы, казалось, были сделаны для великанов, недоставало лишь описанных в «Трех
Мушкетерах» средневековых рыцарей, упражняющихся на шпагах внизу лестницы. Ступеньки были широки не только для несчастного старца, пришедшего сюда искать защиты от жены, не только для бедняка, тщетно добивающегося возврата долга в десять лир, но и для многочисленной свиты победоносного императора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106