Мастер Иван и еще несколько человек оставались там до утра: нужно было дождаться комиссии и сдать ей мост. Иван был возбужден и счастлив, счастлив потому, что мост в самом деле удался на славу и был не только достаточно прочен для перевозки грузов, но и на диво красив — чудо, как вписался в эти зеленые окрестности. Пока там и сям валялись распиленные стволы деревьев, желтели щепки, громоздились горы камней и земли, все виделось не таким, как за несколько часов до приезда инженеров, когда уже навели порядок.
Мастер Иван, всегда сдержанный, немногословный, сосредоточенный, пока шла стройка, казался каким-то осунувшимся, до крайности утомленным. Легко сказать, на нем лежала ответственность и за ведение работ, и за всевозможные материалы, и за людей, и за сам мост, причем не только за его прочность, но и за красоту, И вот теперь Довбыч видел Ивана не умаявшимся, озабоченным сознанием возложенной на него ответственности и оказанного доверия, но торжествующим, просвет ленным и потому исполненным величия... Ведь мост был построен!
«Таким и остался для меня Иван с тех пор, как мы вместе строили! Таким я теперь всегда вижу его. Таким еще хоть раз я хотел бы его увидеть», — думал Довбыч.
Иван, наверно, спал.
Заснув, устав от разговора с кузнецом, от необходимости угощать его, а может быть, утомленный радостью, которую испытал, рассматривая поковку.
Олена отлучилась куда-то будто на минутку, и ее все не было и не было.
Кузнец Дмитро никак не решался выйти из хаты, но все же в конце концов встал.
С порога взглянул еще раз на груду железа, из которой кривошипом торчал ворот.
Во дворе встретился с Оленой — она несла от соседки молоко и вскользь заметила, что пришлось ждать, пока подоят корову.
«Ивану», — подумал он.
И опять вспомнил Ивана -— прежнего, горделиво-радостного — там, на зеленой поляне близ нового моста...
Однажды — это было в понедельник — Ивану полегчало.
На радость жене он встал, попросил нагреть воды и приготовить чистое белье. Помылся и принялся точить бритву. Руки у него дрожали, ноги подкашивались. Он старался поменьше стоять.
Труднее всего было бриться. Бритва не слушалась Ивана, выскальзывала из рук. Он просто не представлял себе, как это ходить скверно побритым, а лезвие скрипело так, точно им скребли не щетину, а проволоку... Нее это объяснялось тем, что Иван залежался и потому ослаб, отвык от всякого дела... Пусть-ка совершенно здоровый и сильный человек попробует полежать столько. Стоит ему встать, тоже зашатается с непривычки.
А хозяйка радовалась, что Иван поднялся сам, без посторонней помощи. Может, еще и одолеет болезнь.
Но радость ее была короткой.
В ночь со вторника на среду Иван почувствовал себя так, что Олена тайком насыпала в горшок кукурузы и на всякий случай воткнула туда свечку. Горшок она поставила на полку в сенях, чтобы все было под рукой, гжели, упаси бог, приключится беда.
В среду пополудни Ивана навестила старшая дочь с мужем, жившая в соседнем селе, Олена передала, чтоб они приехали. С больным в это время сидел его сын Юр
ко. Был Юрко угрюм, погружен в раздумье, у плиты гремела посудой его жена Марийка, тоже очень грустная. Хозяин с такой тоской обводил взглядом хату, словно прощался со всех белым светом, а ведь свет для него ныне и впрямь сосредоточился в этой комнате, на этом маленьком пятачке...
Совещались недолго.
По привычке вытягивая губы трубочкой и нервно сжимая руки, старшая дочь сказала:
— Нужно дать знать в больницу! Пусть еще раз перельют кровь!..
Остальные молчали. Не иначе как полагались на Анну— она и умна, и житейского опыта у нее куда больше, чем у других.
Однако следовало выслушать больного. Они не знали, как к нему подступиться, с чего начать. Наконец, старшая дочь собралась с духом, усилием воли справилась с собой.
— А что, няню, коли бы вам дали кровь?.. — И похолодела в ожидании ответа. Всю жизнь Анна знала отца ласковым, мягкосердечным, добрым к домашним. Но приходилось видеть его и твердым как кремень.
Иван поглядел на дочь мутным взором, без искры надежды, помолчал. А потом:
— Разве за тем, чтоб я дольше мучился, дольше помирал...
Анна оцепенела, не знала, что сказать. Подумала, что своим вопросом только обидела, оскорбила отца...
— Медицина неглупа... Доктора разбираются... Они обязаны до конца бороться за больного... — пришел на помощь жене Иванов зять Илько.
— Бороться, ежели толк есть! — равнодушно молвил Иван.
— Вот и не следует так думать! Надобно и самому болезни сопротивляться... Эге! Помню, в нашем селе был случай. Человеку уже гроб заказали, привезли, венков сколько на похороны сплели. А пришли доктора, влили кровь — он и поныне жив... Гроб этот сын закинул на чердак, венки все тайком за хатой сжег... — явно присочиняя, рассказывал наивный и добрый Илько старую историю, наделавшую когда-то шуму в их селе.
Иван заколебался: «Может, попробовать?»
— Да стоит ли, дети, вызывать врача в такую даль, стоит ли ему терять дорогое время?
— Врач на то и есть, чтобы лечить!.. Ему государство
платит! Государственная машина его и привезет, и отвезет, нам за кровь расплачиваться не надо!.. — приободрившись, выкладывал свои доводы Илько.
Зря прождали целый день — в четверг врач не приехал.
Олена совсем покоя лишилась. Только мелькнет красный крест на какой-нибудь машине, несущейся по тракту, выбегает на мостки, смотрит вдаль. По телефону-то могли и не расслышать номер дома, могли неточно записать адрес, или, например, шофер невнимательный попался, проскочил мимо. Одна машина остановилась неподалеку, и Олена припустила к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20