Слушать ее было совсем не утешительно.
– И как можно самому поставить себя в такое положение? Как можно быть таким глупым?
Мы были не единственные, кто потерял всякую надежду на то, что когда-нибудь что-нибудь изменится. Да просто оглянуться по сторонам, перекинуться парой слов с первым встречным – и сразу ясно, что он тоже мается от непонимания и одиночества. И никто ничего не в силах поделать. И никакая выпивка, никакая травка тут не помогут.
В былые времена, когда я сходил с ума по группе «Диаблос», моя мать пила по-черному. Теперь страсти утихли, напивалась она два-три раза в год, по особым случаям.
Как-то ночью, заехав к ней, я застал ее на четвереньках посреди гостиной. Ее подруга Ольга в это время блевала в ванной.
Мать стала убеждать меня, что ищет сережку, которая куда-то закатилась. Но лицо ее было залито слезами.
Потом наконец пришло время отпуска.
У Кароль был дом на берегу озера. Я в конце концов дал себя убедить и тоже снял дом неподалеку. Кароль твердила, что с ума сойдет от тоски, если я оставлю ее одну со всеми мужиками ее семейства – по ее словам, за последний месяц мы с ней стали так близки, что я просто не имел права бросать ее на произвол судьбы. Я не спорил. Мы действительно во многом друг друга поддерживали. С наступлением вечера мы вместе ныряли в темноту и вместе возвращались утром, растратив последние силы.
Когда я зашел к ней сказать, что мы перебрались и устроились по соседству, она самым натуральным образом бросилась мне на шею. За ее спиной стоял улыбающийся Ришар, ее муж, и крутил пальцем у виска.
– Не давай ей волю, – посоветовал он мне, пока она надевала купальник. – Она бывает иногда ужасно приставучей.
Прошло много лет с тех пор, как наши дети играли вместе на узком пляже у берега. Нам тогда казалось, что жизнь еще только началась и впереди нас ждет много удивительного.
– Благодарю за совет, – ответил я.
В те далекие времена это местечко даже не было обозначено на картах. Потом подул ветер перемен, оно сделалось модным, и теперь там нельзя было рвать цветы и ездить со скоростью больше двадцати километров в час. Подходы к озеру были взяты под охрану, а лесники вели себя как маньяки. Местный торговец газетами продавал теперь «Геральд трибюн» и сигары. Строить было нельзя. Ставить палатки тоже. По вечерам на берегу собирались отдыхающие, чтобы полюбоваться закатом.
Первое, что я услышал от Лили за все утро, был вопрос, сколько стоят помидоры, которые продавались здесь по какой-то немыслимой цене.
Мы оставили Дмитрия и мою мать устраиваться на новом месте. Я не звал Лили ехать со мной, но мне было приятно, когда она сама вышла в тот момент, когда я уже сидел в машине. Я считал, что каникулы на берегу озера всем пойдут на пользу, хотя бы для здоровья, чтобы немного очухаться после изнурительных месяцев, которые мы прожили с ощущением катастрофы.
Потом Лили спросила, натуральные это помидоры или мутанты.
– Ну что, поедем кататься на лодке, как раньше? – предложил я, рассматривая имбирь, которым мне хотелось куда-нибудь запустить.
Она не знала, что ответить. Учебный год на факультете благополучно закончился, со смерти Эвелин прошло уже больше месяца, и Лили ко мне немного подобрела. Она не знала, что ответить, но все же не сказала «нет».
– Все мы стремимся к лучшей жизни, – заметил я. – Не забывай.
Мы бродили между стеллажами универсама. Позвякивая золотыми браслетами, покупательницы тянулись за консервами и низкокалорийными продуктами.
Я спросил, что бы нам купить для Дмитрия.
– Представь себе, если однажды он узнает, что это был ты, – вскинулась она. – Что тогда будет?
– Пусть себе докапывается. Не беспокойся, ничего он не узнает.
– С какой стати ты так уверен? Рано или поздно все тайное становится явным, в том-то и дело.
Я дал ей выговориться. Большого удовольствия мне это не доставило, потому что она была настроена в высшей степени критически, я бы даже сказал, агрессивно. Но я знал, что через это надо пройти и из нас двоих именно я должен вести себя мудро. Поэтому я сжал зубы и молчал, хотя мне тоже было в чем ее упрекнуть. Я слушал ее и думал обо всех ошибках, которые мы совершили и которые давили на нас своей тяжестью, обо всех неправильно понятых поступках и нереализованных порывах. Когда мы подошли к кассе, у меня уже сводило челюсти.
На стоянке Лили попросила меня быть с Дмитрием поласковей.
– Я буду с ним поласковей, если ты будешь поласковей со мной, – сказал я. – Договорились?
Вернулись мы, когда солнце уже садилось. Дмитрия мы застали мрачным и почти больным. Спина у него была красная, как пачка «Уинстона», и моя мать, зажав в зубах сигарету, мазала его кремом.
– Тебе не кажется, что он мог бы сделать это сам? – сказал я спокойно, пока она помогала мне раскладывать продукты. – Ты не обязана за ним ухаживать.
– Прекрати, – отмахнулась она. – Не заводись.
– Каким же надо быть идиотом, чтобы так обгореть в первый день. Просто слов нет.
Ночью он, разумеется, не спал. Я, разумеется, тоже. Он ходил по дому взад-вперед, скрипел половицами на веранде, открывал и закрывал холодильник, включал воду на кухне. Счастье еще, что комаров во всей округе давно извели, иначе бы он гонялся за ними по всему дому. Только спокойней мне от этой мысли не стало. Короче, отдых начался из рук вон плохо.
Я натянул шорты и вышел из комнаты.
Он сидел на диване и писал что-то в тетради. Мы встретились глазами, потом я пошел налить себе стакан воды. Но передумал и взял пиво. Ночь была жаркой, и прохлада алюминиевой банки в руке наполнила меня счастьем. Подумав, я взял еще одно пиво для Дмитрия и вернулся в гостиную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39