– Прошу вас, сделайте это для меня, я понимаю, что у вас своя программа, но я здесь с юной дамой, сыграйте что-нибудь мелодичное, на ваш вкус, наверняка вы знаете, что лучше всего подходит влюбленным…
Капельмейстер растерянно снимал фуражку с серебряной кокардой в форме скрипичного ключа, проводил ладонью по взмокшей лысине – уже несколько десятков лет он здесь играл одно и то же, обычные избитые шлягеры, которые никто не слушает, но с подобной просьбой к нему еще не обращались, – и, на миг задумавшись, кашлянув, бросал взгляд в сторону барышни, немного неловко кланялся, улыбался, почему бы и нет, ведь нигде не написано, что это запрещено, долго листал нотные тетради, шепотом сообщал название следующей композиции ничуть не менее смущенным оркестрантам и, трижды стукнув дирижерской палочкой о пюпитр, заводил для этой прекрасной влюбленной пары нежнейшую мелодию, уверенный, что за все годы прилежной службы еще не участвовал в чем-то столь же прекрасном.
Однажды, это было уже в совсем другом романе, Анастас Браница нанял экипаж, вскочив в него вместе с Натали Увиль еще до того, как возница согласился их везти, и потребовал ехать так далеко, как только это возможно.
– Быстрее! Гоните быстрее! – кричал он, волосы девушки развевались, ветер хлопал полами его пиджака, и так до тех пор, пока возница не натянул вожжи разгоряченной лошади, оправдываясь тем, что дальше можно пройти только пешком.
– Господин, дальше пути нет, – добавил он испуганно, потому что мощеная дорога уже давно превратилась в щебенчатую, а та в свою очередь перешла в грунтовую, над которой поднялось облако пыли. – Мне жаль, но дальше пути нет!
– Вперед, только вперед! Есть еще очень многое, очень многое, неужели вы не видите, как сменяют друг друга низины и холмы, не видите огромных лугов на горизонте, птиц над рекой… – возразил Анастас.
– Возможно, господин, вполне возможно. Но они птицы. А я, ей-богу, с места дальше не сдвинусь. Кто его знает, как тут проехать… Если вы с вашей барышней хотите дальше, извольте. Но я возвращаюсь, и с вас даже денег не возьму… – замотал головой возница и принялся разворачивать коляску.
А вскоре после этого, дело было в рассказе одного сербского писателя, они вместе добрались до столь удаленного монастыря, что имя его упоминалось лишь в списке списка утраченной рукописи первой половины XIV'века, причем все остальные источники были едины в мнении, что существование монастыря ничем не подтверждено, и даже высказывали предположение, что виной всему была грубая ошибка дьяков-переписчиков. Тем не менее монастырь незыблемо стоял там, где и был построен по воле его основателя, при входе в глубокое ущелье, среди древних дремучих лесов. Юноша и девушка прошли через церковный двор и вступили в церковь, посвященную Святому Николаю, перекрестились, каждый по-своему, он по-восточному, а она по-западному, зажгли свечи, недоумевая, кто заботится об огоньках лампад перед иконами, ведь вокруг не было ни души, казалось, что обо всем, что предстало перед ними, никто не читал добрых три-четыре века. Несмотря на следы давнего пожара и поврежденную штукатурку разрисованных фресками стен, Натали Увиль восхитила их живопись, и Анастас, лик за ликом, рассказал ей о святых сербских королях, изображенных на композиции, где был представлен род Неманичей. Тут в храме появился старец в простой, подпоясанной веревкой рясе, как они позже узнали, его монашеское имя было Серафим.
То, что говорил им в тот день в тени сосен монастырского двора единственный насельник этого богоугодного места, старейшина и послушник, они никогда не забудут. Ктитором монастыря Святого Николая был деспот Йован Оливер, вельможа могучего царя Стефана Душана. Предание говорит, что именно здесь он заночевал, увлекшись допоздна чтением книг, и его окружили бессловесные привидения, вселившие в него сомнения в полноте слова, и тут в другом конце ущелья появился святой Николай, он принялся усердно молиться вместе с деспотом, и так молились они до самого утра.
– Когда рассвело и нечисть рассеялась, святой Николай удалился, чтобы оказать помощь еще кому-нибудь из оказавшихся в беде, а господин наш решил в знак благодарности основать здесь монастырь, посвятив его своему спасителю, защитнику всех путников и мореплавателей, чтобы и в будущем страннику было где укрепить усомнившуюся душу и приклонить на ночь голову… – говорил монах, предлагая им соль и только что собранные и сваренные на воде белые грибы.
– И, призвав из скрипториев Константинополя, Салоник и Скопья самых лучших составителей духовных песен и грамматиков, чтецов и певчих, летописцев и живописцев, воздвиг монастырь из запечатленного в книге Слова Божьего, монастырь, который стоит здесь сейчас перед вами, и одарил его множеством владений… – говорил отец Серафим, показывая им запечатанные золотыми печатями свитки с дарственными на владения и имения с одной и другой стороны света.
– Но с тех пор и по сей день многие книги были сожжены, многие предания, передававшиеся из рода в род, забыты, многие летописи затерты и использованы для чужих договоров и протоколов, многие слова осквернены ради гордых людских помыслов… – говорил, прихрамывая вслед за ними монах, пока они шли к воротам.
– Осталось только упоминание об этом месте, называемом Ущелье, да и то в его существование мало кто верит. Я здесь уже более полувека, и редко кто пройдет мимо, а еще реже остановится. Служу в одиночестве, сколько и как могу, покуда угодно Господу… – говорил отец Серафим, закрывая ворота монастыря, в то время как высь над непроходимыми лесами, заполняемая сгущающимися сумерками, становилась все уже и уже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92