Она продолжала стоять ко мне лицом, к Дорну спиной.
— Мне следовало помнить, какой вы дамский угодник, мистер Самоучка Бэкмэйкер. Вы, без сомнения, решили, что Хаггерсхэйвен — своего рода дом терпимости. Так вот нет! Не стоит вам тратить здесь свое драгоценное время. Убирайтесь!!
11. О ХАГГЕРСХЭЙВЕНЕ
Вспоминая свой шок от необъяснимой сцены, которую Барбара закатила из-за Крошки Эгги, я понимаю, что на этот раз ее бешеный припадок удивил меня куда меньше, чем можно было ожидать. После всех треволнений прошедшего дня ее неистовство и полное нежелание понимать что-либо как бы вообще выключили во мне чувства; я ощущал только неловкость и тупое раздражение.
То уважительно шепча что-то, то с подчеркнутой заботливостью мягко применяя силу, Дорн вывел Барбару в другую комнату, и мы с девушкой остались вдвоем.
— Ладно, — сказал я, — ну, ладно…
Ее огромные глаза беспомощно смотрели на меня.
— Ладно… Ну и хлопот мне из-за тебя…
Дорн вернулся с двумя женщинами — одна средних лет, другая чуть помоложе, и они тут же принялись разливать вокруг девушки елейное море, старательно отгораживая ее от грубых мужчин и наперебой сюсюкая и кудахча.
— Она переработала, Бэкмэйкер, — буркнул Дорн. — Барбара невероятно много работает. Вы не должны думать…
— Я и не думаю, — ответил я. — Мне просто очень жаль, что она не может понять, как тут все накрутилось.
— Она очень ранима. Вещи, которые обычно не… она просто переработала. Вы не представляете. Она работает на износ. Никаких нервов не хватает.
Как он хотел защитить ее, как хотел, чтобы меня проняло! Он буквально умолял; лицо его стало еще грустнее. Я почувствовал жалость к нему, но в то же время и некоторое свое превосходство; по крайней мере, в тот момент меня не ранила женская непредсказуемость.
— О'кей, о'кей, ничего страшного. Да и девушка, я смотрю, уже в надежных руках.
— О да, — ответил он, явно ощущая облегчение оттого, что разговор переходит с обсуждения выходки Барбары к другому предмету. — Не думаю, что мы можем сделать для нее что-либо еще; теперь, честное слово, мы бы только мешали. Как вы относитесь к тому, чтобы увидеться с мистером Хаггеруэллсом прямо сейчас?
— Почему бы и нет?
Последний эпизод наверняка и окончательно погубил меня. Какой бы нейтральный отзыв обо мне ни дала Барбара отцу поначалу — теперь она обязательно пересмотрит его в худшую сторону. Но, по крайней мере, я смогу продемонстрировать мистеру Хаггеруэллсу свое равнодушное лицо перед тем, как покинуть Хаггерсхэйвен.
Томас Хаггеруэллс — ширококостный, как и его дочь, с когда-то рыжими, а теперь почти бесцветными волосами и красивым лицом, которое покрывал, однако, нездоровый румянец — принял меня радушно.
— Историк, а, Бэкмэйкер? Восхитительно. Тут и искусство, и наука. Клио — самая загадочная из муз. Вечно меняющееся прошлое, а?
— Боюсь, я еще не историк, мистер Хаггеруэллс. Я лишь хочу им стать. Если Хаггерсхэйвен снизойдет до меня.
Он потрепал меня по плечу.
— Ваши товарищи сделают все, что смогут, Бэкмэйкер. Вы сможете довериться им.
— Вот и отлично, — бодро проговорил Дорн. — Правда, мистер Бэкмэйкер зачем-то силен как бык, когда историку для счастья нужны лишь книги да несколько древних бумажек.
— Эйс — наш циник, — пояснил мистер Хаггеруэллс. — Очень полезный противовес некоторым нашим фантазерам. — Он долго молчал с отсутствующим видом, а потом вдруг проговорил: — Барбара очень расстроена, Эйс.
Мягко сказано, подумал я, но Дорн лишь кивнул.
— Недоразумение, мистер Хагги.
— Так я и подумал. — Он издал короткий и смущенный смешок. — Ей-ей, именно так я и подумал. Она что-то такое говорила о женщине…
— Девочке, мистер Хагги, всего лишь девочке. — И Дорн коротко обрисовал случившееся, сильно смягчив описание того, какой истерикой встретила нас Барбара.
— Ясно. Романтическое приключение в лучших традициях, а, Бэкмэйкер? Но какое хладнокровное убийство; что прикажете думать о цивилизации? Вокруг нас беспросветная дикость. — Он начал ходить взад-вперед по цветастому ковру. — Разумеется, наш долг — помочь бедняжке. Ужас, просто ужас. Но что я скажу Барбаре? Она… она пришла ко мне… — проговорил он гордо и в то же время встревоженно. — Я бы не хотел подвести ее. Я ведь не знаю… — Он взял себя в руки. — Простите, Бэкмэйкер. У моей дочери не к порядке нервы. Боюсь, я позволил себе отвлечься от нашего разговора.
— Вовсе нет, сэр, — ответил я. — Но я очень устал; надеюсь, вы извините меня, если…
— Конечно, конечно, — с благодарностью сказал он. — Эйс покажет вам вашу комнату. Доброй ночи. Мы завтра поговорим обо всем подробнее. А вы. Эйс, вот что — зайдите-ка потом ко мне.
Барбара Хаггеруэллс изрядно запугала обоих — и Дорна, и отца, думал я, не в силах заснуть. Ясно, что она не выносит даже намека на соперничество — и хотя бы намек этот высосан из пальца. Жутковато, наверное, быть ее отцом или любовником — я не исключал, что Эйс может им оказаться; жутковато попасть под такую тиранию.
Но не мысли о Барбаре и не перевозбуждение не давали мне уснуть. Меня изводила иная мука. Связывать поездку Эскобара — «атташе испанской миссии»
— с фальшивыми песетами было чистой фантазией. Но что такое логика? Я не мог убедить себя быть логичным. Я не мог подавить в себе чувство вины ни насмешкой, ни серьезными доводами: дескать, я тщеславно преувеличиваю свою роль —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79