Не легкое дело оперировать вещами, видеть которые тебе не дано, ждать результата от организмов, столь различных, как клещ и белая мышь, рискуя при этом заразиться от обоих энцефалитом.
У Скрынник были основания для тревог и волнений.
– Как вы полагаете, – в минуту отчаяния спрашивала она Рыжова, – выйдет из наших опытов толк?
– Безусловно, – отвечал энтузиаст. – Разве вы не доверяете гению Павловского?
О нет! Она только не доверяет себе. Сомнения лишили её покоя. Иногда ей казалось, что клещам очень жарко в стеклянном шкафу, и она спешила закрыть его материей. Спустя некоторое время она, спохватившись, отбрасывала полог и ставила пробирки на солнце. Уронив как-то склянку с клещами и обнаружив пропажу одного из них, исследовательница совсем растерялась. Боже, что она наделала! Зараженный кровосос заберется куда-нибудь под пол, отложит там яйца и станет плодиться.
– Что мне делать? – спрашивала она микробиолога.
– Надо, – серьезно отвечал ей Рыжов, – быть в другой раз осторожнее с клещами…
Они продолжали работать вместе, неутомимые и взволнованные. Одна – исполненная чувством тревоги, а другой – любовью к желанному труду.
Снова оправдались предположения Павловского. Клещи, всю жизнь питавшиеся кровью здоровых мышей, заражали их энцефалитом. И в стадии личинки и в стадии нимфы они были опасны для человека, потому что вышли из зараженных яиц. Родители переносчика таежной болезни передавали возбудителя потомству.
Последующее решить было как будто нетрудно. Клещей находили на различных животных: на белках, собаках, зайцах, полевках и бурундуках. Число их иной раз поражало обилием. Так, на двух белках оказалось семьдесят семь кровососов, полосатый бурундук, застреленный в зарослях мелководного ручья, носил на себе семьдесят клещей. С другого зверька сняли сто девять личинок. Когда Скрынник и Рыжов нашли у синего дрозда восемнадцать нимф, а на воробье обнаружили семьдесят две личинки, Павловский поручил начать отстрел птиц в заповеднике. Были пойманы уссурийская желтая плиска, даурский скворец, рыжеголовая сойка, черноголовая овсянка, амурский дятел и жулан; все они были густо покрыты кровососами. С одного рябчика сняли триста пятьдесят нимф и личинок, с дрозда – до восьмидесяти, а с овсянки – двадцать пять клещей.
Все говорило за то, что резервуаром инфекции, помимо клеща, служат звери и птицы тайги. Отсюда клещи получают заразу и передают ее другим, Однако против этого очевидного «да» было немало решительных, «нет». Известно, во-первых, множество фактов, когда насекомое или клещ, паразитируя на животном, не способно его заразить. Заражение жертвы при кровососании – пока еще исключение в биологии членистоногих. Из многих тысяч видов крылатых и бескрылых творений природы лишь немногие способны быть переносчиками. Звери и птицы могут стать резервуаром заразного начала, если инфекция поражает их собственный организм или мирно уживается с ним. И в том и в другом случае животные сохраняют возбудителя болезни. Исследования не дали пока основания считать таежных обитателей резервуаром энцефалита. Когда Скрынник сняла с белки, зайца и бурундука зараженных клещей, она в крови этих зверьков нашла антитела. Это могло быть свидетельством и перенесенной ими болезни и, наоборот, невосприимчивости этих зверьков к заразе.
Есть немало животных, нисколько не страдающих от заражения. Таковы лошади, собаки, коровы, обычно густо покрытые клещами. Подобные организмы – а их, должно быть, немало – скорее служат тупиком, местами гибели возбудителя, чем источником распространения его.
Нужны были веские доказательства, что животные служат резервуаром, и ученый начал с изучения клещей. Он повторил опыты с циркуляцией возбудителя в организме переносчика и неожиданно открыл, что заразное начало имеет склонность накапливаться в мозгу клеща. Ничтожная крошка ткани, в пять раз меньше слюнной железы кровососа, привлекает основные силы возбудителя. Работа ученого совпала с удачей одного из членов экспедиции – микробиолога, который выделил возбудителя из мозга рыжей полевки, бурундука и крота, отстрелянных в далекой таежной глуши. Это были, несомненно, бациллоносители – истинный резервуар в недрах собственно природы…
Мы не будем останавливаться на том, как ученый экспериментировал с лизолом, керосином и скипидаром в поисках веществ, отпугивающих клещей от человека, как пропитанная креолином рыбачья сетка, некогда покрывавшая голову Павловского, была реформирована в галстук или шарф и на шее продолжала выполнять свою спасительную роль. Практические советы, преподанные экспедицией населению тайги, сильно ему помогли. Кого не убедили лекции Павловского, убедил заснятый им кинофильм.
Хорошо бы на этом остановиться, закончить повесть о том, как паразитологи в дружбе с микробиологами и клиницистами раскрыли сущность таежной болезни. Хорошо бы не омрачать прекрасную историю о мужестве и подвиге печальным концом… Увы, труд моих героев опасен, природа не отдаст без борьбы своих тайн. Не увидели торжества своего дела талантливый паразитолог Борис Иванович Померанцев, микробиологи Надежда Вениаминовна Каган и Наталья Яковлевна Уткина. Они погибли от энцефалита. Тяжело переболели Мончадский, микробиологи и научные сотрудники Чумаков и Соловьев, выделившие возбудителей из мозга зверей, отстрелянных в тайге, и подопытных мышей; лаборантка Гневышева проводит остаток своих дней в психиатрической лечебнице.
Вдохновенная искательница
Была еще в разгаре таежная охота, когда стало известно, что у берегов океана, в Приморье, появилась новая болезнь, схожая с энцефалитом, но более губительная, чем открытая в тайге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63