Едва мы стали огибать ее, как издали, от библиотеки, донеслась полицейская сирена. Мы оба увидели машину. Копы свернули к стоянке возле музея и заглушили мотор.
– Переждем тут немного, – произнес он, поворачиваясь ко мне. Я почувствовал сильный запах виски. – Я хочу, чтобы ты побыл со мной немного, ладно, Бехштейн? Пожалуйста! – Я знал, что он принципиально не признает слова «пожалуйста». – Будь моим прикрытием.
Полицейская машина проехала мимо. Медленно, но проехала, и лица сидящих в ней копов казались спокойными и безмятежными.
Я выдохнул.
– Ладно, – согласился я и впервые за четыре дня почувствовал, как меня покидают сомнения. Я пожал его за плечо со всей нежностью, какое можно вложить в пожатие. – Буду. Что это за кукла?
Вместо ответа он потряс ею в воздухе.
– Понятно, – сообразил я. Мне даже захотелось их увидеть. Увидеть краденые драгоценности. Кого не взволнуют эти два слова?
– Минутку, – проговорил он, соскальзывая с мотоцикла. Он направился к Фабрике с куклой в руках.
Я наблюдал, как он спускается по склону холма. Мне никогда не приходило в голову, что все это время я с успехом избегал участия в семейном бизнесе не столько в силу собственного желания, сколько по воле моего отца. Я всегда считал, что разочаровываю его своей конфузливостью, своим равнодушием и подростковым пренебрежением. А потом я подумал: «Минуточку, меня что, арестуют? Так, все отменяется».
– Что ты с ней сделал? – спросил я Кливленда, когда он снова появился передо мной, похлопывая себя по карманам пиджака, который был ему мал. – Тебя кто-нибудь видел?
– Т-теперь при мне нет никаких вещественных доказательств, – устало произнес он, с трудом переводя дыхание. – Меня никто не видел. И пусть Фабрика благословит и с-сохранит моего ребеночка! А теперь послушай меня. Вот что мы с тобой будем делать. Я должен ехать на Вард-стрит, чтобы забрать моего наставника. Я возьму его грузовик – у него есть замечательный грузовик, – и мы приедем за тобой.
– Почему я должен ждать именно здесь?
Он схватил меня одной рукой за локоть, другой за предплечье и рывком поднял в воздух, дюйма на четыре над седлом. Было больно.
– Слезай, – рявкнул он, резко ставя меня на ноги. Для стороннего наблюдателя все выглядело так, будто он собирался меня побить. – Ты останешься здесь потому, что будешь очень занят все время, пока я буду в отъезде. – Он сунул руку в карман брюк и вытащил около шести монет. – Держи. Начинай звонить всем воротилам, которых знаешь. Всем шишкам. Дядюшке Ленни, кому хочешь. Проси их со всем сыновним почтением, которое тебе так хорошо удается, чтобы отменили свою команду. В качестве одолжения тебе лично.
– Я не знаю никого из шишек, Кливленд. И не могу позвонить дядюшке Ленни.
Он сел на мотоцикл и надел шлем. Сквозь опущенный щиток его голос доносился будто издалека и в нос, будто он разговаривал из бутылки.
– Можешь, – заявил он. – Позвони папочке, если нужно. – Он тяжело прыгнул на стартер, а нога, не подчиняясь командам хмельного сознания, соскользнула и ударила о землю. – Черт. Позвони за его счет.
– Не самая лучшая мысль, Кливленд. Я бы даже сказал: плохая. Ты не можешь даже завести свой мотоцикл. – Я понимал, что он собирался выжать все из моего обещания помочь ему, поэтому усмехнулся. – Ты же пьян.
Он подпрыгнул еще раз, и мотор мотоцикла закашлял и заурчал.
– Я крут! – заявил он, уставив палец в мою грудь. – Вернусь через десять минут.
Перебирая влажные кружки металла на ладони, я смотрел, как он мчится сквозь плохо освещенные участки улицы, уменьшаясь с каждой минутой. Глядя ему вслед, я мучился острым сожалением, что не поцеловал его в щеку.
Я стоял и держал монету, наполовину засунутую в щель автомата, в голове кружились обрывки фраз и стратегические выкладки. Поколебавшись, я твердо решил не звонить дядюшке Ленни. Оставался только мой отец. А колебался я потому, что по-прежнему не верил, будто отец хоть как-то причастен к своевременному прибытию полиции на месте преступления, а стало быть, у меня не имелось никаких оснований ему звонить. Кроме обещания, данного Кливленду. Мне не хотелось бы беспокоить отца, даже если бы нашлась веская причина, а тут я должен сделать это из-за бредовых идей Кливленда! Я отпустил монету и с ужасом попытался убедить себя, что могу позвонить ему хотя бы просто для того, чтобы поболтать. В пятнадцатый раз я перечитал непристойные надписи на стенах телефонной будки.
– Звонок за счет абонента-получателя Джозефу Бехштейну от Арта, – произнес я и через минуту услышал, как голос отца отказался оплатить звонок. За секунду до того, как мое сердце ухнуло вниз, я подумал, как странно слышать такой знакомый высокий голос и не иметь возможность поговорить с ним, словно оператор вызвал из небытия бесплотный дух или оракула; в руках этой женщины переключатели и провода, которые нас соединяют. Сейчас отец повесит трубку, и мы с ней останемся в виртуальном пространстве.
– Пап! – позвал я. – Пожалуйста, поговори со мной!
Я услышал гулкую тишину, когда женщина нас разъединила, а потом она безразличным голосом предложила мне просто позвонить ему, используя монеты. Тут я услышал приближающийся звук полицейских сирен. Я грохнул трубку на рычаг и побежал назад, к стоянке. Несколько мгновений я видел его мотоцикл, очень далеко, прежде чем он пропал из виду. Должно быть, он пролетел нужный поворот и двух полицейских в машине, принявших сигнал всем постам и описание преступника. Одна, две, потом три патрульные машины, сверкая мигалками, бросились в погоню. Следующие несколько минут я беспомощно метался из стороны в сторону, подпрыгивал, взбегал на ступени музея, стараясь рассмотреть хоть что-то, не воспринимая ничего вокруг, кроме непрерывной демонстрации эффекта Доплера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77