Через десять или пятнадцать минут после того, как ноги мои переступили его порог, я, сжимавший правой рукой его твердую, упругую плоть, а левую положивший на его живот, был захвачен чувством, которое, казалось, сделало уготованные нам черные предначертания неизбежными. Мое сердце было разбито и одновременно наполнено вожделением. Я изнемогал, но наслаждался каждой минутой. Я оказался в роли ведомого, и это было странно и приятно.
– Сюда, – произнес я. – Сюда.
– Ты уверен?
– Да. Пожалуйста. Все нормально. Сейчас, или я никогда не решусь на это.
– Тогда нам нужна какая-нибудь смазка.
– Скорее.
Он выбрался из кровати и стал бегать по спальне, разбрасывая газеты и роясь в ящиках, потом исчез в ванной. Я слышал, как он распахнул и захлопнул дверцы аптечки. Он выскочил голышом из дверей спальни, а я ловил топот его ног, торопливо спускающихся на первый этаж. Я лежал на скомканных простынях, бессмысленно глядя на движущиеся стрелки будильника. У меня болели бока от частого дыхания и отчаянного желания быть оттраханным. Стрелки двигались, на окне шевелилась неплотно приставленная москитная сетка. Я снова услышал шаги Артура на лестнице. Он влетел в спальню, задыхаясь, но с улыбкой, и держал в руках бутылку кукурузного масла.
– Смазка! – объявил он, и я засмеялся. Мой смех был похож на разноцветные пузыри, поднимающиеся из глубин расплавленного дегтя.
– Давай!
– Расслабься! Дай мне перевести дыхание! Поцелуй меня, – попросил он.
Было очень больно. Масло оказалось холодным и странным, но когда он сказал, что кончил, я не захотел, чтобы он останавливался. Я попросил его об этом, и он старался изо всех сил, но я заплакал. Он обнял меня, я успокоился, и мы стали снова смеяться над звуком, который, по его словам, я издал. Наши лица были близко друг к другу, но он вдруг резко сел и придвинулся еще ближе, чтобы лучше меня рассмотреть.
– У тебя идет кровь из носа, – сказал он.
Он встал, подошел к широким высоченным окнам спальни, раздвинул шторы и открыл ставни. В комнату ворвался ветер и вечерний свет, сочившийся сквозь кованую железную решетку. На пол упали тонкие прямые тени. На моей подушке были следы крови. Я встал, чтобы взять салфетку, Артур же снял наволочку и направился с ней к окну. Когда я вернулся, он стоял возле подоконника и улыбался новости, которую только что выставил на обозрение всего района.
18. Проницательность
«Каждая женщина в душе полицейский». Потом, гораздо позже, долгое время спустя после того, как то лето взорвалось и осело на землю пеплом и обрывками пестрой бумаги, я сидел в кафе в тихом курортном бретонском городке и разговаривал с парнем из Парижа, подарившим мне этот афоризм. Он пил перно, сладкое и мутноватое, горькое и умиротворяющее, и в подтверждение своей максимы поведал мне историю о детективных талантах своей бывшей невесты. Все время их помолвки он жил на третьем этаже старинного здания в Пятом округе, а на шестом этаже обреталась молодая женщина, которая все время его искушала. Она встречала его возле дверей в полупрозрачном одеянии, когда он вечером возвращался домой с работы, оставляла цветы и разноцветные ленты в его почтовом ящике, звонила по ночам и молчала в трубку. Эта особа была бедна и слегка не в себе, рассказывал он, а у него к тому времени уже имелась невеста, великолепная девушка из хорошей еврейской семьи, принадлежавшей к элите социалистов, и дело шло к свадьбе.
Он уверял, что, хотя соседка была хороша собой, целый год ему удавалось избегать ее объятий, и, разумеется, он никогда не говорил о ней своей богатой невесте. Но однажды, воскресным днем, безо всякой особенной причины он все-таки поддался. Когда все свершилось, соседка поднялась с его постели, надела платье и сандалии и побежал в соседний магазин за бутылкой вина. На лестнице она столкнулась с его невестой, которая приехала, чтобы сделать сюрприз жениху – преподнести ему дорогой подарок. Женщины обменялись короткими взглядами. Богатая невеста поднялась наверх, постучала в дверь, а когда жених открыл, влепила ему пощечину. Она запустила подарком, золоченым туалетным набором, в телевизор и ушла. Больше он никогда ее не видел.
Может быть, его мысль и не верна (хотя звучит неплохо, а это главное для афоризма), но я не успел пробыть и сорока пяти секунд в квартире Флокс, как она обнаружила что-то уличающее в моем лице, голосе, ласках – даже запахе – и обвинила в том, что я вновь проделал в два ночи. Артур потом уснул, а я, мучаясь бессонницей, пересек пустынную Пятую авеню и отправился домой по улицам, свободным от машин.
– Кто это был? – спросила она, оттолкнув меня и схватившись за спинку стула.
– Ты ее не знаешь. – У меня не было сил лгать достаточно убедительно. Она застала меня врасплох. Я мог лишь поглубже вжаться в ее старый диванчик и со страхом ждать, что она скажет дальше.
В то утро она разбудила меня телефонным звонком, и ее голос и это требование немедленно явиться к ней, после трех часов сна и чашки кофе, сказали мне: она все знает. Она стояла посреди своей незатейливой гостиной в драной серой трикотажной рубашке и шортах, сердито скрестив руки на груди, и молчала. Потом начала плакать.
– Прости меня, – пробормотал я, понурясь, в рубашку. – Это ничего не значит. Это ошибка. Мне было так плохо и одиноко, а потом я случайно встретил… девушку, с которой был знаком раньше.
– Клер? – всхлипнула Флокс.
Я посмотрел на нее. Это предположение вызвало у меня невольную улыбку или намек на нее.
– Нет, боже упаси! Глупость какая. Послушай, Флокс!
Она подошла ко мне. Я усадил ее к себе на колени и прижался щекой к драному, неровному, мягкому трикотажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77