– Могу себе представить, – кивнул Артур. – Слушайте, вы не могли бы зайти через полчаса?
– Нет! – отрезал Кливленд.
Они тут же вступили в игру, оттачивая друг на друге свое искусство – многословное и беспардонное у Кливленда, холодное и манерное у Артура – управлять обстоятельствами, угадывать скрытые мотивы за явными побуждениями, замечать и расшифровывать тончайшие намеки и взгляды. Эти двое умели делать выводы, в отличие от большинства людей.
– Тебе придется выгнать его через заднюю дверь, и он будет чувствовать себя потной, голой пешкой в твоих грязных играх. Почему ты не хочешь, чтобы он спустился? Кто это? Кузен Ричард? Нет-нет. Спорим, это Мохаммед? Спорим, вы помирились? Ему нужна твоя помощь в составлении доклада об Эндрю Джэксоне, вот он и заявился сюда с фунтом филе меч-рыбы, состроил славненькое умильное личико, и все утряслось наилучшим образом.
Артур рассмеялся и вообще выглядел довольным.
– Мохаммед! – крикнул он. – Спускайся!
– Где собака? – спросил Кливленд.
– Внизу, трясется, как всегда. По-моему, у нее течка. – Он повернулся ко мне: – Правда, он страшный? На самом деле в меню были Провозглашение Свободы и Независимости и телячий эскалоп. Я готовлю сам.
Мы наелись телятины со спаржей и пили. Солнце село, весь район затих. В паузах между музыкальными композициями, которые передавали по радио, я слышал далекий гул газонокосилки и собачий лай. У Беллвезеров на окнах не было москитных сеток, поэтому вскоре посреди гостиной повисло облако гнуса.
Артур придавал огромное значение тому факту, что Мохаммед был христианином-маронитом. Это придавало их отношениям особенный шарм. Под легким налетом цивилизованных французских манер и меланхолии таилась темная, косматая сущность левантийца (Артур любил смуглых). Мохаммед напоминал бейрутский отель, скрывающий в своих недрах неразорвавшуюся бомбу. Завязавшись случайно, их связь продолжалась уже довольно долго и превратилась в удобную привычку.
– Каждую неделю, – рассказывал Артур, – у нас сногсшибательный секс, а потом нежная и страстная ссора.
Весь ужин Момо только жевал и хмурился и сразу же по окончании трапезы уехал, обзывая себя «раздолбаем», потому что, дескать, забыл о бедной кузине, которую должен был отвезти домой после занятий музыкой. Она, бедняжка, стоит теперь на улице и ждет его, имея в словарном запасе только несколько расхожих французских фраз.
Пойманный Кливлендом на том, что прячет кого-то в спальне, Артур не проявлял ни малейших признаков смущения. Что-то неуловимо изменилось в его поведении из-за присутствия Кливленда. Артур покинул свое обычное место в центре всеобщего внимания, просто сидел в одном нижнем белье и смеялся. А Кливленд пил и пил. Моя связь с Флокс считалась уже свершившимся фактом, хотя я едва перемолвился с ней парой слов. Мне пришлось пережить несколько тяжелых минут сплошных подколок и острот. Кливленд похвастался, что спал с ней, смутив меня странными деталями, дал мне несколько «полезных советов», а потом заявил, что ту девушку, скорее всего, звали Флосс, а не Флокс, и что в тот вечер он был одет в костюм Бэтмена, а она – в костюм Робин, и что они в катались по цементному полу темного гаража. Я решил сменить тему и спросил о Джейн.
– В списке предпочтений Беллвезеров я нахожусь в колонке Неприкасаемых, – объявил Кливленд, смял очередную пустую банку и рывком покинул мягкое раскладное кресло с затейливой узорчатой обивкой – кресло это упоминалось на восьмой странице запретительного списка мистера Беллвезера. Там было сказано, что приближаться к нему, а особенно садиться или укладываться, категорически возбраняется. Когда Кливленд направился к холодильнику, кресло, мечта лентяя, издало отчаянный металлический скрежет, чего, похоже, и опасался мистер Беллвезер.
– Джейн так же к тебе относится? – спросил я, стараясь, чтобы в моем голосе не прорвалась надежда. На самом деле никаких надежд относительно Джейн я не питал, просто некоторые вопросы способны самостоятельно приобретать опасный оттенок.
– Когда как, – ответил за него Артур. – Джейн и Кливленд любят друг друга три года из шести лет близкого знакомства. – Он усмехнулся, довольный собой. – Захватишь мне пива, Кливленд?
– Проблема заключается… – начал Кливленд, отправляя изумрудную банку «Роллинг рок» точно в угол, образованный скрещением вытянутых Артуровых ног, и снова усаживаясь в многострадальное кресло. – Проблема заключается в ее родителях. Разумеется, по их мнению, проблема заключается во мне.
– Воплощение Зла? – вспомнил я.
– А? Да. Мать Артура тоже считает меня источником проблем. На самом деле я никаких проблем не создаю.
– Разве что для общественной морали, – поправил Артур.
– Я просто люблю Джейн Беллвезер, – изрек Кливленд и повторил это дважды. – Это реальность, с которой Нетти и Элу придется смириться. Как ни прискорбно. Хотел бы я, чтобы они просто умерли. Я ненавижу обоих и их дурацкие принципы.
– Когда они возвращаются из Нью-Мексико? – спросил я.
– Скоро, – ответил Артур. – И мне придется переехать.
По радио зазвучала одна из популярных песен этого лета.
Не пей, не кури, чем тогда заняться?
Не пей, не кури, чем тогда заняться?
Ты вокруг не смотри:
Есть же кое-что внутри!
Когда песня закончилась, возникла небольшая пауза, и мы услышали какой-то крик. Не злобный ор, сопутствующий ссоре, а мирный окрик – так кричат: «Телефон!» Он доносился из соседнего дома.
– Этот соседский парень странный какой-то, – заметил Кливленд. – Он держит питбулей. Нетти и Эл ненавидят его из-за собак, которые, как вы уже знаете из телепрограмм, запросто могут сожрать беспомощных детей и стариков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77