Старичок внимательно смотрит на Егора, озабоченно качает головой:
– Странный вы какой-то, молодой человек! Приболели, наверное, или с похмелья сильного. Вот и слова говорите – всё незнакомые какие-то…
Мерзкий звон будильника…
Егор проснулся, открыл глаза и сильно ударил по кнопке, расположенной на макушке голосящего монстра, противный звон тут же прекратился.
– Какие странные сны, очень странные, – пробормотал Егор себе по нос. – Так всё было натурально: цвета, звуки, голоса… Приснится же такое!
На Северном кладбище было тепло и где-то даже уютно: лёгкий ветерок ласково перебирал волосы, лучи утреннего солнышка бесшумно купались в придорожных лужах, в ветвях кладбищенских деревьев чуть слышно чирикали какие-то мелкие пичуги.
Сосновая аллея, двадцать второй ряд, крайняя, ещё совсем свежая могила, новенький деревянный крест – без каких-либо табличек.
– Эх, мама, мама, что ж ты не дождалась меня? Всего-то – две недели… – горестно вздохнул Егор, осторожно присаживаясь на хлипкую скамейку у соседнего (в другом ряду), гранитного памятника-плиты. – Как же так?
Перекурив, он поднялся на ноги, тщательно собрал с прямоугольного холмика разный мелкий мусор: берёзовые веточки, рыжую сосновую хвою, одинокий конфетный фантик. Руками выкопал в свежей земле (вперемешку с жёлтым песком) несколько неглубоких ямок-лунок, вытащил из полиэтиленового пакета торфяные горшочки с рассадой неизвестных ему растений, купленных у бабушек, торговавших всякой всячиной у ворот кладбища, вставил горшочки в лунки, тщательно прикопал. Достал из того же пакета пластиковую бутылку с водой, полил свои посадки. Остатками воды сполоснул руки, обтёр их носовым платком…
Сев обратно на скамью, Егор вытащил из внутреннего кармана куртки водочный «малёк», сорвал крышку-кепку, в семь-восемь глотков опорожнил стеклянную ёмкость до дна, обтёр рот ладонью, поморщился, положил пустую бутылку обратно в пакет, снова посмотрел на свежий холмик с безымянным крестом, проговорил – медленно, чуть дрожащим голосом:
– Пусть, мама, земля тебе будет пухом! Спи спокойно! – сглотнул предательскую слюну, закурил новую сигарету, после минутной паузы продолжил: – Знаешь, мама, я тут тебе памятник заказал. Красивый такой! Сама потом увидишь… Только его установкой Никита Иванов займётся. Помнишь Ника? Мы с ним в одной школе учились – до десятого класса, а потом он переехал в Купчино… Вот он всё и сделает. Я и доверенность на Никиту оставил – чтобы он комнатёнку продал нашу. Зачем мне она – без тебя и Наташки? Невеста-то моя, знаешь уже? Тоже не дождалась, вышла замуж. Что ж, бывает… А Ник – он славный, не обманет, потом отдаст деньги. А я улетаю на Кубу, самолёт уже сегодня вечером. Там у меня друзья хорошие в Гаване – Хосе и Диего. Служили мы с ними вместе – в одной южной стране… Впрочем, рассказывать про это нельзя – военная тайна. Что я там буду делать? Толком не знаю ещё. Отдохну немного. Белоснежные заброшенные пляжи, юные мулатки, тоненькие и беззащитные – с жёлтыми розами, вплетёнными в угольно-чёрные волосы… Да, ладно, это я просто шучу. У Диего есть возможность выправить визу в Сальвадор. Или в Никарагуа? Не помню точно, да и неважно это совсем… Повоюем немного – за местных повстанцев. Там, говорят, платят неплохо… Так что сейчас меня в России и не держит ничто, да и никто. Я, мама, не навсегда уезжаю, вернусь ещё, конечно. Обязательно вернусь! Хоть бы для того, чтобы с тобой поговорить, цветы новые посадить на могилке… А когда вернусь, уже дом, наверное, достроят, в котором мне генералы обещали дать квартиру. Я её тоже продам. А потом все деньги сложу вместе и уеду на юг, к морю… Ты же, мама, всегда мёрзла в Питере и мечтала о домике на берегу тёплого моря, чтобы сад был фруктовый – обязательно с черешней и грецким орехом, чтобы цветов было много…
В международном аэропорту Пулково-2 было многолюдно, шумно и нестерпимо душно. Суетливые зарубежные и отечественные туристы и туристки, обременённые многочисленными чемоданами на колёсиках и толстыми неподъёмными сумками, выстроились в длинные бесконечные очереди к регистрационным стойкам.
Суета, запах пота – вперемешку с ароматами изысканных духов и дорогой туалетной воды, иностранная речь и незримая нервная аура, царящая над всем этим бедламом…
Егор, легкомысленно закинув свой тощий рюкзачок за спину, вежливо отодвигая издёрганных и нервных иностранцев в стороны, прошествовал в самый дальний угол зала, непроизвольно отмечая, что многие иностранные и местные тётеньки поглядывают на его ладную плечистую фигуру с нескрываемым интересом.
У стойки номер двадцать два никакого ажиотажа не наблюдалось.
«Оно и понятно, – промелькнула в голове ленивая мысль. – Желающих посетить солнечную Гавану нынче немного. Турция и Египет – намного ближе. Да и дешевле гораздо…»
Егор предъявил милой молоденькой сотруднице аэропорта билет и паспорт, подошёл к стойке пограничной службы.
«Вот и всё, – подумалось с лёгкой грустинкой. – Ещё несколько минут, и прощай, милая Родина! Когда-то ещё вернусь обратно… Через год, через два?»
На плечо легла тяжёлая свинцовая рука.
– Леонов Егор Петрович? – осведомился тусклый металлический голос.
– Он самый.
– Пройдёмте!
Перед глазами маячили чьи-то широкие плечи в зелёной форме – с майорскими погонами, по бокам насторожённо сопели ещё двое здоровяков-пограничников, угадывалось и чьё-то присутствие сзади. Вошли в боковую широкую дверь, поворот, коридор, поворот, ещё одна дверь, новый коридор…
«Лихо это они тебя, братишка, взяли в оборот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18