"Рацио", обыденный рассудок, уступает место широким горизонтам научного и философского постижения. "Здравый смысл" оказывается на более высоком уровне столь же ненадежным и неподходящим орудием, как и органы чувств. Разумеется, на своем месте, в быту, он верно служит нам вместе со своими спутниками - "шестерицей ощущений", но с определенного момента владения обычной логики кончаются.
Это можно видеть уже на примере естествознания, когда речь идет о замене одной системы понятий другой, более сложной: в частности, о переходе от Эвклидовой геометрии к геометрии Лобачевского или от классической физики Ньютона к физике релятивистской. То, что прежде представлялось единственно возможным и мирно укладывалось в рамки "здравого смысла", оказывается лишь ступенью, этапом в головокружительном устремлении физико-математической мысли в глубь мировой реальности.
В этом отнощении характерен афоризм знаменитого датского физика Нильса Бора, который, выступая на обсуждении одной новой теории, сказал: "Все согласны с тем, что предполагаемая теория безумна. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы оказаться еще и верной". Иными словами, противоречие гипотезы со "здравым смыслом" расценивается теперь учеными не как ее дефект, а скорее как достоинство /5/.
Не случайно французский философ Анри Бергсон называл нашу привычную логику "логикой твердых тел" /6/. Она тесно связана с чувственными представлениями, и то, что невозможно наглядно себе представить, с ее точки зрения - ложно. А между тем современная физика микромира оперирует именно "непредставимыми", парадоксальными понятиями /7/. Что, например, может показаться абсурднее, чем утверждение, что, перемещаясь, "атомные объекты не двигаются по траектории"?
По словам английского физика Поля Дирака, квантовая теория строится главным образом на таких понятиях, которые "не могут быть объяснены с помощью известных понятий и даже не могут быть объяснены адекватно словами вообще" /8/. Это убеждение разделяют и советские ученые. "Квантовая механика, - пишет академик М. Омельяновский, - отражает в точных понятиях движение атомных объектов, которое в одних условиях похоже на движение частиц, в других - на распространение волн и которое одновременно коренным образом отличается от них обоих. Вместе с тем, и это надо подчеркнуть со всей определенностью, - такое движение непредставимо" /9/. Таким образом, перед нами и логическое противоречие, и полная невозможность представить объект в виде наглядной модели, однако речь все же идет о действительности.
Нильс Бор подчеркивал, что в исследовании микромира наука ориентируется одновременно на "две взаимоисключающие установки" /10/. Это значит, что явление уже невозможно втиснуть в прокрустово ложе старого синтеза; его приходится описывать в противоречивых терминах. На этом строится провозглашенный Бором принцип дополнительности, который, по его мнению, можно приложить и к психологии, и к другим областям знания. Между тем задолго до установления принципа дополнительности в науке аналогичным способом строились и вероучительные формулировки христианства, и антиномичная логика буддистов.
Антиномии религиозных символов напоминают "дополнительное" описание реальности у физиков. Именно это имел в виду немецкий богослов Денцер, когда утверждал, что "теоретико-познавательные следствия из атомно-физической ситуации выходят за рамки физики и далеко вторгаются в современное богословие" /11/.
x x x
Столь же неуютно почувствовал себя рационализм и в своей старейшей крепости - математике, которую с античных времен считали каркасом естествознания. В начале нашего века математику потряс своеобразный "кризис основ", вызванный обнаружением парадоксов и противоречий, к которым привели, казалось бы, бесспорные методы традиционной логики. Преодолению этого кризиса были посвящены работы Б. Рассела, Д. Гильберта, А. Колмогорова и П. Новикова. Результатом кризиса явилось разделение математики на несколько ветвей, несколько "математик", в зависимости от употребляемых средств доказательства. Так, теорема, бесспорно доказанная в рамках классической математики, оказывается неверной в рамках математики интуиционистской. А в 30-х годах нашего века венский логик Курт Гедель в своей знаменитой теореме о неполноте показал, что даже среди простейших суждений об арифметике целых чисел имеются утверждения, которые в принципе нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Иными словами, оставаясь в рамках математической, строго формальной логики, невозможно построить единую непротиворечивую систему утверждений даже о простейших свойствах чисел.
Приведем еще один пример. В 1922 году петроградский математик А. Фридман на основании решения уравнений Эйнштейна пришел к выводу, что Вселенная должна иметь замкнутую форму и что при этом она, по-видимому, непрерывно расширяется /12/. Даже сам Эйнштейн, теория которого была положена в основу работ Фридмана, сначала не мог согласиться с подобным, на первый взгляд фантастическим, выводом. Лишь в мае 1923 года он опубликовал заявление, в котором признавал правильность парадоксальных заключений Фридмана (См. приложение 4).
В такое же противоречие с повседневным мышлением вступило и эйнштейновское понятие о времени. Нам кажется вполне естественным, что, если бы материя полностью исчезла, время и пространство продолжали бы существовать. Осталась бы, так сказать, "теоретическая пустота", а часы и минуты шли бы своим чередом; ведь разве можно "остановить" время! На самом же деле, как доказал Эйнштейн, с исчезновением материи исчезли бы и пространство, и время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113