Это честная сделка, и я не вижу, почему бы тебе, Нингишзида, не присоединиться к столь выгодному предприятию.
Гость выговорился и обессиленно упал на тростниковую циновку. Он лежал неподвижно, сомкнув тяжелые веки, и худая шея его была совершенно беззащитна. Старик еще раз посмотрел на нож в своей руке… на острый кадык пришельца… перевел взгляд на темный провал ворот Храма… и разжал пальцы.
Он принял предложение.
Он назвал гостя Нирахом. По древним заветам, все Хранители Врат получали имена демонов нижнего мира. Нирах был богом-гадюкой, скользящим меж камней. Старое свое имя пришелец сообщить отказался, а Нингишзида и не настаивал.
Нирах провел на острове три года. Старик учил его забытой шумерской магии, составлению пентаграмм и защитных заклинаний. Он называл ему имена стражей Подземной Страны и рассказывал об уловках, которые позволяют беспрепятственно проходить сквозь их заслоны. Он показал ему наводящие ужас приемы запрещенного искусства оживления мертвых тел посредством электролитовых батарей или атмосферных разрядов — Факелов Аннунаков. Но более всего он обучал Нираха искусству лжи.
Итеру не могли лгать. Воспитание, которое они получали с самого раннего возраста, усиленное гипнотическим воздействием их наставников, делало их неспособными к любому искажению реальности. Они могли не отвечать на вопросы — и молчать даже под чудовищными пытками — но не лгать. А Нираху для выполнения его честолюбивого плана было просто необходимо научиться этому. Сначала для того, чтобы скрыть правду о своем обучении — любого Итеру, уличенного в контактах с адептами черной магии, тут же выгоняли из ордена, предварительно лишив памяти — а затем для того, чтобы приготовиться к захвату трех талисманов. И старик учил его лжи. Он бился, прикладывая страшные усилия, ломая защиту, поставленную в мозгу Нираха, выискивая изощренные лазейки для зажатого в жестких рамках сознания юноши. Наконец, ему удалось это, и, когда однажды Нирах, проведя ночь с Эми, сообщил старику, что разбирал клинописные таблички в западном приделе Храма, Нингишзида, хоть и избил его до полусмерти плетеной тростниковой палкой, в душе вознес хвалу Мертвым Богам. Ему удалось почти невозможное — из совершенной этической машины, какой был Нирах, Нингишзида с успехом лепил демона. Временами он чувствовал себя Творцом и посылал насмешливые проклятья далеким наставникам юноши. Но иногда, просыпаясь ночью, чуял исходящую из-под земли черную волю тех, кто тысячелетиями ждал своего часа, и понимал, что не его, Нингишзиды, ничтожными усилиями, а этой черной волей и лепится новый облик Нираха. Тогда он не мог заснуть уже до зари, ворочаясь с боку на бок и тревожно размышляя, какую жертву потребуют Мертвые за столь дерзкую сделку. За эти три года он привязался к юноше, как к родному сыну, и не хотел, чтобы следы его навеки затерялись в пыли и прахе Далекой Земли. Но время шло, и однажды Нирах покинул камышовую страну, чтобы вернуться уже настоящим Итеру. Прошло почти двадцать лет, и этот день настал.
Теперь он стоял перед стариком, закованный в двойную броню светлых и темных сил, удивительное существо, воспитанное одновременно Раем и Адом, сочетавшее непреклонное мужество и ледяное спокойствие Итеру с неукротимым злым пламенем служителя подземных богов, и луна играла на его испещренном заклинаниями могучем теле. «Он подобен Гильгамешу, — с трепетом подумал Нингишзида, — Гильгамешу, также искавшему дар бессмертия за Водами Смерти… Да будут благосклонны к нему подземные боги…», — и тут же одернул себя. Нельзя ожидать благосклонности от Мертвых Богов. Можно лишь надеяться, что они найдут для Нираха подходящее место в паутине своих ядовитых замыслов. Место, которое, по крайней мере, сохранит ему жизнь.
— Иди, — сказал старик, кивая на поросший бурой остролистой травой бугор Храма. — Иди, и да сопутствует тебе твоя звезда. Не забывай о Ждущих за Порогом; и Спрашивающих во Тьме не забудь также. Помни, что узок мост над Бездной Судеб, и не каждый пройдет по нему, приближаясь к лику Эрешкигаль… Не страшись Гадюки и Скорпиона — первый бог хранит тебя, второй — меня. Но в Кровавой Тьме у Черного Престола Нергала могут гнездиться чудовища, о которых даже я ничего не знаю; и их ты должен избегнуть, потому что у тебя нет заклинаний против них. И, если Мертвые отпустят тебя, не выходи из Храма, не омыв тело водой из железного сосуда, что стоит в восточном приделе и накрыт узорным покровом; иначе прах Далекой Земли будет жечь твое тело под солнечными лучами… Иди, о Нирах. Я молюсь за тебя Мертвым.
Нингишзида и Эми, не дыша, смотрели, как высокая фигура Нираха приближается к полуобвалившемуся порталу Храма, как Нирах наклоняет бритую голову и исчезает в проеме… Внезапно лунный свет ярко заиграл на стершейся резьбе портала, и им показалось, будто Врата занавешены блистающей серебряной кольчугой. Но мгновенье прошло, и провал Врат вновь стал таким, каким был всегда — черным беззубым отверстием огромного рта.
— Он вернется, учитель? — робко спросила Эми. Нингишзида недовольно посмотрел на нее. Для суккуба, пусть даже прирученного и обезвреженного пентаграммой, она была чересчур нежна и привязчива. Старик подозревал, что после той ночи, окончившейся жестокой поркой для Нираха, Эми испытывает к Итеру нечто большее, чем просто привязанность, но никак не мог понять, нравится это ему или нет. В конце концов, если к Нираху он относился, как к сыну, то об Эми все чаще и чаще стал думать, как о дочери. Иногда вспоминалось ему, или виделось во сне, как много лет назад в далекой-далекой стране он играл со своею дочуркой, которую ему так и не довелось увидеть дожившей до возраста Эми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123