И я понял, что Триада заработала, и мы с Хромцом оба оказались в поле ее действия, скованные, словно наручниками, нашей всепоглощающей обоюдной ненавистью. А значит то, чего так боялся старик Лопухин, все же произошло.
Я попытался двинуться с места, и у меня это неожиданно получилось, но в то же мгновение я испытал обжигающе-болезненное чувство раздвоения сознания. Полутемный подземный зал стремительно отдалился и потерял четкие очертания — теперь он воспринимался как сон или галлюцинация. Место же, в котором я обрел способность двигаться, было реальным до рези в глазах. Это была огромная сфера, идеально гладкая и безупречно белая, абсолютно самодостаточная и абсолютно замкнутая. Шарик на елке богов. Воздух здесь был холодным и разряженным, как на вершинах высоких гор, и колол легкие тонкими алмазными иглами. Почему-то хотелось плакать.
Я был здесь не один. Шагах в двадцати стоял спиною ко мне высокий худощавый человек в выцветшей гимнастерке, перетянутой широким кожаным ремнем. На ремне висела расстегнутая кобура.
Он обернулся, и я увидел, что это Роман Сергеевич Лопухин — молодой, загорелый, коротко стриженный, сильный и ловкий. Таким он, наверное, был в Туве, во время своего первого столкновения с Хромцом. Я всегда представлял Романа Сергеевича в молодости похожим на ДД, и почему-то не задумывался над тем, как же, собственно, ему удалось тогда одержать пусть временную, но победу над бессмертным убийцей, и вырвать из его рук драгоценный Грааль. Но такому человеку это было по силам. Он улыбнулся и сделал шаг мне навстречу.
(На далекой периферии моего сознания, в призрачной глубине подземного зала, гигантская фигура в золотом тяжелом одеянии медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, воздела к потолку костлявые руки, и на кончиках длинных шевелящихся пальцев зажглись колючие фиолетовые огоньки. Запахло озоном. Аннунаки подняли свои факелы).
— Приветствую тебя, Ким, — сказал Роман Сергеевич Лопухин.
— Вы… не умерли? — спросил я, понимая, что сказал глупость. И он тоже это понял.
— Умер, — ответил он просто. — Но это не имеет значения.
— А Наташа? — спросил я.
Он чуть нахмурился, словно пытаясь вспомнить, о ком идет речь, потом пожал плечами.
— Не знаю.
— Где мы? — спросил я.
— Вне времени, — сказал он.
Я замолчал. Задавать дальнейшие вопросы казалось бессмысленным. Я чувствовал, что теряю драгоценные секунды, что там, в моем далеком сне, происходит что-то намного более важное, а я нахожусь неизвестно где и разговариваю с мертвецом.
— Там ты не можешь сражаться с ним, — сказал Роман Сергеевич Лопухин. — Но ты можешь желать.
(Хромец — если это был он — чертил в воздухе какие-то знаки, и воздух шипел и плавился под его пальцами. Зал за его спиной расплывался, словно мираж, пространство колебалось, раздираемое изнутри непонятной силой, а сияние Чаши Грааль становилось все нестерпимее).
— Раз уж так получилось, ты должен попробовать. Постарайся доказать, что твои желания сильнее. В конце концов, Итеру старались быть свободными от желаний. Может быть, в этом и была их слабость.
— Им все время приходилось бороться с самими собой, — сказал Лопухин. — Знать, что ты можешь положить конец бессмысленной, бесконечной пьесе… пьесе, которую защищаешь не потому, что она тебе нравится, а потому, что тебе поручено ее защищать… это выдержит не всякий. Наверняка многие боролись с соблазном покончить с бесконечностью раз и навсегда. Хромец просто сломался первым.
— Вы его оправдываете? — спросил я.
— Он боится, — сказал Лопухин. — Он две тысячи лет искал сокровища Итеру. Наверняка у него было много времени, чтобы все обдумать. Может быть, если бы вся Триада сразу оказалась бы в его власти, еще тогда, в Египте, он не колебался бы ни секунды. Но вот Чаша в его руках. Он, как паук, сидит в подземелье и ждет. Чего?
— Полнолуния.
— Чепуха. Он ждет тебя.
(Воздух в подземелье сгустился и словно бы потемнел. Но посередине зала светился радужный конус, в центре которого находилась Чаша, и мы с Хромцом были окутаны разноцветным сиянием. Я изо всех сил пытался вернуться в зал, вырваться из обжигающей сознание реальности белой сферы, вновь вдохнуть жизнь в нелепый застывший манекен с автоматом в руках, и мысленно потянулся к Чаше, потому что только она могла помочь мне вернуться. И Чаша ответила).
— Он ждет кого-нибудь, кто мог бы остановить его. Сам он остановиться уже не может, да и не хочет — те, кто им управляет, слишком глубоко вгрызлись в его мозг и душу. Но то, что осталось в нем от человека, его земное «Я», отчаянно боится предстоящего ему свершения. Он не может ни остановиться, ни отказаться, но он может дождаться последнего поединка. Вот почему он не уничтожил тебя, Ким.
— Что я могу сделать? — спросил я и не узнал своего голоса. Было трудно дышать. Белоснежный цвет окружавшей нас сферы потемнел, на ее поверхности появились какие-то грязноватые разводы.
— Иди и сразись с ним, — сказал тот, кто разговаривал со мной. Его голос тоже изменился, в нем появились механические интонации, напомнившие мне черный ящичек у постели Мороза. — Сконцентрируйся на своих желаниях. У тебя есть шанс. Используй его.
(Я почувствовал, что меня неудержимо тянет к Чаше, втягивает в Чашу, что Чаша растворяет меня в себе, как кипяток растворяет сахар, я исчезал и в то же время воплощался в раскаленном потоке вселенского могущества. Я был расплавленным металлом, и Чаша ковала из меня клинок. Хромец тоже был клинком, черным и сверкающим, его блеск завораживал, он взлетал и опускался, высекая в воздухе огненные руны, и пространство разваливалось под его ударами, как перерубленное пополам тело противника, а в разверзшейся щели клубилось, дышало, вздымалось бездонное, поглощающее свет, вечное и непредставимое — это Ночь шла за своим Королем).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123