Сотни покупателей жались вдоль стен и ждали начала продажи. Одна из помощниц устроителей праздника подвела меня поближе к микрофону и представила главному лицу. Коллеги из других газет пришли чуть раньше. Под потолком шевелились воздушные шарики, из громкоговорителя неслись итальянские мелодии и немецкие шлягеры с итальянской тематикой или немецкие шлягеры с немецкими представлениями об итальянской тематике. Среди гостей я узнал доктора Алессио из итальянского турагентства. И хотя он во время своей пресс-конференции все время смотрел на меня, сейчас он, похоже, не узнавал меня. Глава торгового дома Херти подошел к микрофону, музыка стихла. «Дамы и господа! Наш торговый дом не пожалел ни средств, ни усилий на то, чтобы приблизить к вам чудесную Италию. – Я прислонился к колонне и записывал его речь. – Апогеем Итальянской недели станет розыгрыш призов, в котором, надеюсь, вы примете активное участие! Первым призом будет недельная поездка на двоих к Адриатическому морю. А гвоздем программы – выступление в пятницу фольклорной группы итальянских музыкантов, они исполнят известные во всем мире неаполитанские песни! Но главным аттракционом станет, конечно, наша распродажа итальянских товаров, – выкрикнул глава торгового дома. – Мы вам предложим восхитительные соломенные шляпы из Венеции, элегантные туфли из Лигурии, сыр горгонзола из Бергамо, ветчину из Абруцци, макаронные изделия из провинции Венеция и сладости из Турина! Я не в состоянии перечислить все, смотрите и убедитесь сами! Я не хочу вас дольше мучить и объявляю Итальянскую неделю открытой!»
После этих слов молоденькие продавщицы сбросили с прилавков белые салфеточки, и стоявшие до сих пор молча покупатели устремились в проходы между прилавками. И снова, точь-в-точь как при раздаче автографов Рексом Гильдо, появилась с подносом в руках девушка и стала предлагать шампанское и апельсиновый сок. И опять, как и тогда с Рексом Гильдо, во мне пробудилось высокомерие. Люди, на которых я совсем недавно смотрел спокойно, можно сказать, уважительно, наблюдая, как они степенно проплывают на эскалаторах сквозь этажи, превратились внезапно в обезумевшую от глупости метущуюся толпу, хватающую без разбора фартуки, пармскую ветчину или пару туфель, впадая при этом в экстаз от подвалившего счастья. Я никак не мог поверить в такое превращение. Что отделяло меня от этих людей? Их массовое ослепление от счастья действовало на меня удручающе. Я попытался додумать до конца одну или две правильные мысли: после падения нацистского режима немцы оказались в полной изоляции. Теперь они понемногу открывают для себя самые простые радости жизни (соломенные шляпки, сладости, пляжные тапочки), и это доставляет им неземное блаженство. А поскольку ты знаешь про нацистский террор только из книг, то и не можешь понять испытываемого этими людьми простого человеческого счастья. Но спокойные и умные мысли такого рода успокаивали меня ненадолго. За ними вскоре вставал следующий вопрос, поднималась следующая волна возмущения: почему люди ведут себя при этом, ставшем наконец-то доступным счастье так нелепо, так примитивно и глупо? И тут я заметил, что мое собственное высокомерие тоже начало уже становиться для меня чем-то родным. Было такое ощущение, что чувство снисходительности к людям укоренилось во мне надолго. Я по-прежнему стоял и смотрел на колышущиеся людские волны вдоль прилавков. Итальянская неделя бесспорно будет иметь колоссальный успех. Втайне я ждал, когда все разразятся громким смехом. Потому что только смех и ирония могли стать единственно верным ответом на это дешевое счастье в торговом доме Херти. Девушка с серебряным подносом еще раз подошла ко мне, я взял второй бокал шампанского. В полной беспомощности стоял я в сторонке отринутым всеми аскетом и наблюдал, как какая-то женщина в нервном возбуждении прижала терракотовую фигурку к груди, а потом купила ее. Смеха не было. Мне пришлось смириться с тем, что маленькие радости воспринимались людьми как истинное и подлинное счастье. Подошел глава торгового дома и вручил каждому представителю прессы презент – корзину с набором из салями, пармской ветчины, маленькой бутылочки граппы и двух тонких салфеток из батиста. Вместе с фрау Клеменс, редактором экономического отдела газеты «Фольксцайтунг», я поехал на эскалаторе вниз. Я испытал облегчение, услышав, что фрау Клеменс смеется над своей корзиной-презентом. Ее нисколько не смущало идти по улице с корзиной в руках. Но через несколько минут она заметила, как страдаю от этого я, и она тут же вытащила из своей сумочки аккуратно сложенный пакет. Я развернул его и спрятал в нем корзину. Бурно поблагодарив фрау Клеменс, я распрощался с ней.
На обратном пути к редакции мне повстречалось уличное кафе, и я уселся за столик в самом последнем ряду. Пакет с корзиной я поставил рядом с собой на пол. Ощущение неловкости от всего пережитого постепенно затихало во мне. Мне не хотелось жить в изоляции от людей, однако что-то похожее на это я уже испытывал. Я даже не мог понять, почему так случилось, что я ощущаю свою отчужденность. В те годы мне еще не хватало мужества назвать жизнь непонятным явлением. Я надеялся посидеть здесь, поразмыслить над возникшей проблемой и навсегда разделаться с ней. Прежде всего мне хотелось знать, не было ли высокомерие всегда частью моего существа и не ждало ли оно только своего часа, чтобы вырваться наружу (например, через журналистику). Я смотрел на попивающих кофе людей, отдыхавших здесь, и пытался или не пытался применить свои мыслительные способности к тому, чтобы ответить на свой вопрос, но у меня из этого ничего не получалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47