Таков был план большевиков, горячо одобренный горцами. В узких, гористых, подобных ущельям, уличках старой части Тифлиса они готовы были сражаться, как в родных горах, где каждый камень и куст служат прикрытием.
Повстанцы с гор ждали выступления, как часа долгожданной расплаты с царской властью. Они верили призывам большевиков и готовы были идти за ними. Немедля стремились они занять улицы города, уйти с плоских окраин Нахаловки и Дидубе, куда, как в западню, завлекали их меньшевики.
Но меньшевики вели расчетливо и неуклонно политику провокации и отступления, отвергая план большевиков, и добились того, что горцы начали покидать город.
А в лагере врага уже били тревогу. Власти разоружали менее надежные воинские части. Было приказано не выпускать солдат из казарм, никому не давать отпусков. Из гарнизона приходили известия, что власти готовят войска для разгрома Дидубе и Нахаловки.
Рабочие отряды встали на защиту поселков. Вооруженные револьверами и бомбами, дружинники заняли посты на улицах Дидубе и Нахаловки.
Домик Манкевича в Нахаловке, где жил отец, стоял за полотном железной дороги, рядом с казармами саперов — самой революционно настроенной части тифлисских войск. Несколько дней тому назад саперов разоружили. Но однажды ночью отцу и Казимиру сообщили, что получен приказ о выступлении на поселки.
В полной военной готовности должны выйти пехота, конница и артиллерия.
В эту ночь в поселках не спали. Из окон 'видели, как по дороге тяжело прошла конница. За ней прогрохотала артиллерия. Сзади двигался санитарный обоз. Уже рассветало, когда издалека донеслись редкие ружейные залпы. Казалось, стреляют в горах. Выстрелы не смолкали. Отец с Казимиром вышли из дому.
Навстречу из поселка шел отряд пехоты. Солдаты конвоировали двух арестованных.
Одного отец узнал сразу: это был армянин-духанших из Нахаловки «Ванечка».
«Ну и хорош трофей достался жандармам!»
Второй пленник, на голову которого было наброшено пальто, открыл окровавленное, в сгустках запекшейся крови, лицо и посмотрел на отца.
— Камо! — едва удержал восклицание отец.
Да, это был Камо. Жандармы схватили одного из храбрейших товарищей, одного из любимых юных учеников Сталина.
Всю ночь хозяйничали войска в поселках, отряды солдат врывались в дома, во дворах искали оружие. Но люди были предупреждены. Оружие спрятали.
Под натиском регулярных войск дружинники, не начиная открытых действий, отошли в глубь поселка и двинулись дальше к ущелью, надеясь пробраться в горы.
Но власти предвидели возможность отступления партизан. В горы, в обход, были высланы казаки-пластуны. Дружинники наткнулись на них по дороге к Соляному озеру, у Худатовского леса. Пластуны ползли наперерез, целясь из ружей. Западня! Оставалось только открыть огонь и попытаться прорваться через живую цепь.
…Когда после ухода войск революционный штаб собрался в своем помещении, туда, еле переводя дыхание, вбежал лесник из Худатовского леса.
— Скорей! — крикнул он с порога. — Там, в лесу, убитые. Один жив…
И он повернулся, чтобы бежать обратно. Отец с товарищами бросились за ним. По дороге лесник рассказывал, что изрешеченные пулями и проколотые штыками трупы дружинников лежат в кустах по склону, горы. Один из раненых приполз к сторожке лесника. Теряя сознание, он просил об одном — передать друзьям, что товарищи погибли не как трусы, не сдались, не просили пощады, дрались, пробивая путь вперед.
Раненого подобрали, перевязали. На нем было двенадцать штыковых ран, но он был еще жив. Его удалось спасти…
Убитых перенесли в один из домов поселка. Люди шли прощаться с героями.
Долго не прекращалось траурное паломничество к телам партизан. Вырыли братскую могилу на склоне горы, за поселком, у ущелья, где геройски отдали товарищи жизни свои революции…
Скорбная тишина нависла над Дидубе и Нахаловкой. Войска уходят, можно выбежать из дому. Невыносимое зрелище разрушения и смерти представилось нам. Мы идем молча, мы знаем — «те» сейчас победили. Но разве это конец?
Мы стоим у большого дома. Перед нами — развалины. Пушка снесла верхний этаж, внизу вместо окон дыры. Но товарищи, которые засели в доме, не сдались.
Им удалось бежать. Я знаю, я уверена, что они спаслись. Значит, они будут бороться и дальше.
А теперь — в Нахаловку. Все идут туда. Люди движутся медленно. Они останавливаются у домика, где, я знаю, живет товарищ отца. А вот и отец. Я подбегаю к нему.
— И ты здесь, Нюра! Что ж, смотрите, учитесь, — говорит он нам.
На нарах лежат трупы убитых. Их уже убрали, обмыли.
— Это убитые, — шепчет Шура. А человек, который стоит рядом, сжимает пальцы в кулак и громко говорит:
— Они дорого за них заплатят Мы выходим из дому «Нет, конец еще не наступил, — проносятся горячие мысли в моей голове. — Я буду, я хочу возить на себе патроны, носить прокламации, только бы отомстить тем, кто убил товарищей, лучших люден».
Глава пятнадцатая
Очень скоро отец приходит за мной к бабушке.
— Собирайся, — говорит он, — поедем в Баку. Опять расставаться с бабушкой, оставить теток, подруг… Отец посмеивается над моей печалью.
— А мать забыла совсем, — укоризненно произносит он. — Она ведь тоже приедет в Баку, увидишь ее там.
Я стою онемевшая. Сколько прошло дней, захлестнувших собою все недавнее, — когда семья была вместе и жизнь определялась маминым голосом, когда рядом был Павлуша, с которым вместе играли, делили горести и радости, когда были младшие, забота о которых была и моей заботой.
— Все приедут? И Павлуша? — обретаю я наконец голос.
— Все, — отвечает отец. — Надо собирать семью, — говорит он будто про себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63