По этой должности он обязан был отсиживать в тюрьме за конфискованные царской цензурой номера. Он так и звался среди товарищей — «зиц-редактор». По месяцу, по два он отсиживал в тюрьме не раз. И я думаю, что и там он был так же неуемно бодр, энергичен и, наверное, и в одиночной камере, закинув голову, вставал и декламировал:
Властитель мира, ты не прав…
Глава двадцать вторая
Шестиэтажный дом судовладельца Колобова по Шпалерной расположен недалеко от Сампсониевского проспекта. В доме жили модные адвокаты, богатые военные и чиновники из «важных». Во втором этаже барскую квартиру занимал черносотенный депутат Пуришкевич. Внизу, в подвале, была дворницкая — «ямка»
дяди Конона. Не раз дворницкая Конона Савченко служила спокойным приютом для тех, за кем охотилась полиция. В верхних квартирах размеренно текла сытая жизнь, а внизу, в «ямке» складывались стопки свежих прокламаций, брошюр и хорошо увязанные тяжелые свертки, которые дядя Конон прятал подальше.
Для оружия и бомб у него были свои укромные уголки — в дровяных складах дома, на чердаках барских квартир.
В верхних квартирах уважали сметливого и расторопного старшего дворника.
— Верный мужик… Предан и надежен, — говорили хозяева.
Конон Демьянович считал, что лучшими укромными углами летом являются квартиры Пуришкевича, директopa государственного банка Бера и сенаторов Александрова и Морозова. Переезжая на дачи, они оставляли квартиры на его попечение. Кто решился бы искать нелегальную литературу в уставленных старинной мебелью сенаторских владениях или большевистские прокламации в квартире Пуришкевича?
Надежным местом для склада оружия дядя Конон считал также церковь против Колобовского дома. Священником в ней был царский духовник протопресвитер Янышев. Молилось в церкви придворное духовенство. Но церковный сторож был приятелем Конона и «сочувствующим» и сам помогал Конону в 1906 году прятать ружья и патроны за драгоценными ризами иконостасов.
Недаром через много лет припоминал Конон:
— Так я и проходил двадцать лет с веревкой на шее. Дворницкая на Шпалерной была овеяна для нас ореолом революционного подполья. Она непреодолимо манила к себе особенным, добродушным и ласковым гостеприимством дяди Конона. Сколько раз в предвкушении радостных часов в дворницкой пробегали мы недолгий путь от Сампсониевского до Шпалерной, торопясь передать дяде Конону поручение отца. А их всегда было немало — у Савченко хранилась литература, списки членов денежного фонда. Он прятал их в часах и в иконе. Мы знали, что никогда из дворницкой сразу не отпустят. Хозяином и хозяйкой там был дядя Конон, — жена его умерла, — и он сам пек какие-то особенные пироги, варил какой-то удивительный борщ. А как он умел угощать, посадив всех нас за стол в дворницкой!
Но не в пирогах и борще было дело. Главное было в удивительных рассказах хозяина «ямки».
— Дядя Конон, а ну, дядя Конон, расскажите, как вы служили в крепости под Варшавой, а потом расскажите, как ваш брат бежал с гауптвахты, а потом… а потом как дядя Кузьма пел перед царем, а потом…
Заказы неисчерпаемы, как неисчерпаема быль семьи Савченко. Из шестерых братьев Савченко мы близко знаем троих. Еще в Тифлисе вместе с Михаилом Ивановичем приходил к нам сосланный на Кавказ столяр Мирон Савченко.
Интересно слушать, слушать все, с самого начала. Как подрастали парни в бедняцкой избе Савченко. Земли отпущено на них не было, братья шли в мастерство. Потом стали «политическими». «Политику» первый принес в избу Мирон. От хозяина-столяра он ушел на завод в Питер.
Там в социал-демократическом кружке занимался с молодыми рабочими Калинин.
Мысли, принесенные Мироном, волновали братьев.
Обильными землями на Смоленщине, откуда родом были Савченко, владел князь Оболенский. Крут был князь, и в 1905 году, требуя ответа за горе, за унижение, двинулись к княжескому поместью крестьяне. Вел их пришедший на побывку в родную избу солдат — Константин Савченко.
Долго горело имение князя. Не успели потушить его, как Константина схватили и заперли на гауптвахте. Рассказ о бегстве Константина мы не уставали слушать.
— Помочь ничем нельзя. Не миновать вам веревки, — сказал Константину защитник. — Одно спасение — бежать.
Мы замирали. Рассказ подходил к самому волнующему месту.
Обреченный солдат решил воспользоваться советом защитника. Под вечер ему случайно удалось выскочить в коридор, где часовые зажигали керосиновые мигалки. Константин успел набросить на себя шинель, и в темноте часовые приняли его за одного из своих.
— Ну, а вдруг бы его остановили? — задаем мы неизменный вопрос.
— А он держал в руке гривенник и сказал бы, что бежит в тюремную лавочку за махоркой.
Пленнику удалось проскочить во двор, но за ворота гауптвахты трудно выбраться. Перед беглецом высокая ограда, по обе стороны ее гуляют часовые.
Сумерки уже совсем сгустились, пленник оглядывается. Часовой шагает, не замечая его. Минута — и скатанная шинель перекинута за ограду, а через мгновение этот же путь проделывает пленник.
Удача сопутствовала ему во всем. Кусты и сумерки скрыли беглеца. Константин отполз несколько шагов. До родной избы было двадцать верст. Он пустился бежать напрямик по сугробам.
Только на полчаса опередил он своих преследователей. Но этого было достаточно.
Его успели переодеть — и надолго исчез Константин Савченко.
— А как же он теперь? — шопотом спрашиваем мы.
— Да так… — неопределенно отвечает рассказчик. Мы больше не спрашиваем.
Мы знаем, что под чужим именем Константин скитается по России.
Это уже продолжение рассказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63