- "Пересел! - с завистью подумал недавний Женин сосед. - Конечно, ма-
ло радости сидеть в первом ряду. Одна порча глаз... Мальчишке что? Пере-
сел на чужое место. В крайнем случае, прогонят, так мальчику не стыд-
но..."
Последними, когда в зрительном зале было уже темно, покинули фойе
Вольку с Хоттабычем.
По правде говоря, Волька сначала так расстроился, что решил уйти из
кино, не посмотрев картины. Но тут взмолился Хоттабыч.
- Если тебе столь неугодна борода, которой я тебя украсил в твоих же
интересах, то я тебя освобожу от нее, лишь только мы усядемся на наши
места. Это мне ничего не стоит. Пойдем же туда, куда пошли все ос-
тальные, ибо мне не терпится узнать, что такое кино. Сколь прекрасно оно
должно быть, если даже умудренные опытом мужи посещают его в столь изну-
рительный летний зной!
И действительно, только они уселись на свободные места в шестом ряду,
как Хоттабыч щелкнул пальцами левой руки.
Но вопреки его обещаниям, ничего с Волькиной бородой не произошло.
- Что же ты мешкаешь? - спросил Волька. - А еще хвастал!
- Я не хвастал, о прекраснейший из учащихся шестого класса "Б". Я, к
счастью, вовремя передумал. Если у тебя не станет бороды, тебя выгонят
из любезного твоему сердцу кино.
Как вскоре выяснилось, старик слукавил.
Но Волька этого еще не знал. Он сказал:
- Ничего, отсюда уже не выгонят.
Хоттабыч сделал вид, будто не слышал этих слов.
Волька повторил, и Хоттабыч снова прикинулся глухим.
Тогда Волька повысил голос:
- Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб!
- Слушаю, о юный мой повелитель, - покорно ответствовал старик.
- Нельзя ли потише? - сказал кто-то из соседей.
Волька продолжал шепотом, нагнувшись к самому уху печально поникшего
Хоттабыча:
- Сделай так, чтобы немедленно не стало у меня этой глупой бороды.
- Нисколько она не глупая! - прошептал в ответ старик. - Это в высшей
степени почтенная и благообразная борода.
- Сию же секунду! Слышишь, сию же секунду!
- Слушаю и повинуюсь, - снова промолвил Хоттабыч и что-то зашептал,
сосредоточенно прищелкивая пальцами.
Растительность на Волькином лице оставалась без изменения.
- Ну? - сказал Волька нетерпеливо.
- Еще один миг, о благословеннейший Волька ибн Алеша... - отозвался
старик, продолжая нервно шептать и щелкать.
Но борода и не думала исчезать с Волькиного лица.
- Посмотри, посмотри, кто там сидит в девятом ряду! - прошептал вдруг
Волька, забыв на время о своей беде. В девятом ряду сидели два человека,
ничем, по мнению Хоттабыча, не примечательные.
- Это совершенно чудесные актеры! - с жаром объяснил Волька и назвал
две фамилии, известные любому нашему читателю. Хоттабычу они, конечно,
ничего не говорили,
- Ты хочешь сказать, что оки лицедеи? - снисходительно улыбнулся ста-
рик. - Они пляшут на канате?
- Они играют в кино! Это известнейшие киноактеры, вот кто они!
- Так почему же они не играют? Почему они сидят сложа руки? - с осуж-
дением осведомился Хоттабыч. - Это, видно, очень нерадивые лицедеи, и
мне больно, что ты их столь необдуманно хвалишь, о кино моего сердца.
- Что ты! - рассмеялся Волька. - Киноактеры никогда не играют в кино-
театрах. Киноактеры играют в киностудиях.
- Значит, мы сейчас будем лицезреть игру не киноактеров, а каких-ни-
будь других лицедеев?
- Нет, именно киноактеров. Понимаешь, они играют в киностудиях, а мы
смотрим их игру в кинотеатрах. По-моему, это понятно любому младенцу.
- Ты болтаешь, прости меня. что-то несуразное, - с осуждением сказал
Хоттабыч. - Но я не сержусь на тебя, ибо не усматриваю в твоих словах
преднамеренного. желания подшутить над твоим покорнейшим слугой. Это на
тебя, видимо, влияет жара, царящая в этом помещении. Увы, я не вижу ни
одного окна, которое можно было бы растворить, чтобы освежить воздух.
Волька понял, что за те несколько минут, которые остались до начала
сеанса, ему никак не растолковать старику, в чем сущность работы киноак-
теров, и решил отложить объяснения на потом. Тем более, что он вспомнил
об обрушившейся на него напасти.
- Хоттабыч, миленький, ну что тебе стоит, ну постарайся поскорее!
Старик тяжело вздохнул, вырвал из своей бороды один волос, другой,
третий, затем в сердцах выдернул из нее сразу целый клок и стал с ожес-
точением рвать их на мелкие части, что-то сосредоточенно приговаривая и
не спуская глаз с Вольки. Растительность на пышущей здоровьем физиономии
его юного друга не только не исчезла - она даже не шелохнулась. Тогда
Хоттабыч принялся щелкать пальцами в самых различных сочетаниях: то от-
дельными пальцами, то всей пятерней правой руки, то левой, то сразу
пальцами обеих рук, то раз пальцами правой руки и два раза левой, то на-
оборот. Но все было напрасно. И тогда Хоттабыч вдруг принялся с треском
раздирать свои одежды.
- Ты что, с ума сошел? - испугался Волька. - Что это ты делаешь?
- О горе мне! - прошептал в ответ Хоттабыч и стал царапать себе лицо.
- О горе мне!.. Тысячелетия, проведенные в проклятом сосуде, увы, дали
себя знать! Отсутствие практики губительно отразилось па моей специ-
альности... Прости меня, о юный мой спаситель, но я ничего не могу поде-
лать с твоей бородой!.. О горе, горе мне, бедному джинну Гассану Аодур-
рахману ибн Хоттабу!..
- Что ты там такое шепчешь? - спросил Волька. - Шепчи отчетливей. Я
ничего не могу разобрать.
И Хоттабыч отвечал ему, тщательно раздирая на себе одежды:
- О драгоценнейший из отроков, о приятнейшчй из приятных, не обруши-
вай на меня свой справедливый гнев!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11