.. А теперь
этот идиот поставил под угрозу уничтожения сразу два мира, только потому,
что считает, что черная кожа дает ему право делать, что вздумается!
В глазах у нее стояли слезы. Внезапно она почувствовала смертельную
усталость. Устало не только тело, измученное тройной силой тяжести, устал
дух, сломленный крушением мечты.
А Кимри столь же внезапно почувствовал, что сердце его освободилось
от тяжести, что Готфред снова даровал ему безумное желание смерти, как в
день схватки с небесным зверем.
- Последним наказом Кимрисо, моей матери, было следовать своему
долгу, куда бы он ни привел. Готфреду, божественному шутнику, угодно,
чтобы я вошел в Пристанище Мертвых. Его позабавит, если я спасу того, кого
презираю. И ты, Мирлена, будешь сопровождать меня. Скажи своим друзьям,
что скоро мы отправимся на поиски этого человека. Скажи им также, что ты и
я любим друг друга и не стыдимся этого.
Мирлена смотрела на него, широко открыв глаза. Ей нечего было
ответить ему. Кимри сказал то, о чем она боялась подумать. Она ощущала
гордость и страх. Она понимала, что сейчас решается ее судьба.
Мирлена собралась с мыслями и что-то быстро сказала Рудлану и Гарлу.
Выслушав ее, Рудлан встал и протянул руку Кимри. Рука дрожала. Он
впервые прикасался к белому человеку.
Гарл Сиборг не смог заставить себя сделать то же самое и покраснел от
стыда.

29
Тимон Харланд, президент Марса, сидел в своем кабинете на двадцатом
этаже Дворца республики. За окном он видел привычные городские крыши,
голубую воду дальних водохранилищ и острые пики Красного хребта, все еще
не изъеденные атмосферой. Он пытался, впрочем, без особого успеха, ни о
чем не думать. И все же мысль о том, что ему придется убить человека, не
покидала его.
Тимону Харланду было немало лет и на душе у него было тяжело. Он
слишком долго занимал свой высокий пост, на который был выдвинут благодаря
своей близости к Гондомару Кастрилю, Первому секретарю ванеистской партии.
Кастрилю нужен был символ прогресса и гуманизма, а Тимон Харланд как раз и
был таким символом.
Странно, думал президент, что много, много лет назад они с Кастрилем
были друзьями, юными идеалистами с единой целью. По складу характера Тимон
считался мыслителем и теоретиком, а Гондомар Кастриль человеком действия,
практиком. Он с готовностью предоставлял Тимону право разрабатывать планы
и программы, сосредоточив все свои силы и способности на завоевании
власти, чтобы с ее помощью осуществить благородные и гуманные идеи Тимона.
Соратники называли их йогом и комиссаром.
Но все это было давно. Теперь даже самые влиятельные телекомментаторы
и независимые члены Конгресса - их осталось только семеро - не могли бы
назвать их так даже в шутку. Это было слишком опасно.
С годами Кастриль стал жестче, а Тимон мягче. Достигнув политической
власти, Кастриль перестал интересоваться идеями и теориями. Он жаждал
власти и получил ее. Но ему необходима была моральная цельность и
безупречная репутация, которых добился Тимон Харланд, не думая о них, в то
самое время, когда Кастриль добивался власти, полной и безраздельной.
И вот неискушенный в политике Тимон превратился в символ власти, а
Кастриль, вечно окруженный палачами своего политического отдела, захватил
абсолютную власть, удерживая ее древними методами террора и репрессий.
Теперь Тимон Харланд понял, как это произошло. Жег что ему не удалось все
предвидеть. Стольких несчастий удалось-бы избежать, столько жизней спасти.
Все дело было в том, что в юности Тимон слишком много думал и мало
чувствовал. Его наивность не знала предела. Он верил всем и каждому, а
больше всех своему другу Кастрилю. Если тот заявлял с подобающей печалью,
что очередной товарищ оказался предателем, замышлявшим преступление против
государства, Харланд огорчался и с грустью думал о потерях, неизбежных в
политике.
Харланд был наивен до глупости, и Кастриль довел свое коварство до
совершенства. Он изолировал своего бывшего друга, окружив его шпионами.
Сначала изоляция была незаметной, и долгие годы президент не подозревал,
что к нему не допускают его старых товарищей. Если он устраивал прием и
приглашал на него кого-нибудь, кто считался Кастрилем нежелательным, то
получал вежливый отказ и извинение, или приглашенный ссылался на болезнь,
а иногда такого человека подстерегал несчастный случай. В случаях, когда
ему надо было позвонить кому-нибудь из политически неблагонадежных, того
невозможно было застать дома, или телефон оказывался испорченным, или
собеседник был вынужден говорить с президентом под диктовку клевретов
первого секретаря.
Согласно конституции, все члены конгресса могли потребовать аудиенции
у президента по вопросам чрезвычайной важности. Два независимых
конгрессмена воспользовались этой привилегией и попытались предупредить
Харланда о том, чем занимается Кастриль. Это было еще в то время, когда
президент верил Первому секретарю. Оба конгрессмена погибли. Не сразу,
через неделю или две, конечно, и совершенно случайно. Урок был усвоен
всеми, кроме президента.
Долгое время президент Харланд верил, что агенты тайной полиции,
окружавшие его, занимаются только охраной его от всевозможных сумасшедших,
любопытных и назойливых сограждан. Но теперь-то он знал, что тайная
полиция выступала в роли его тюремщиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51