Жан-Луи Кюртис: «Молодожены»

Жан-Луи Кюртис
Молодожены



super-puper@mail.ru
«Французские повести»: Правда; Москва; 1984
Аннотация Жан-Луи Кюртис – один из самых читаемых во Франции популярных писателей. Его часто называют «романистом-свидетелем», потому что каждое его произведение дает точное представление о времени, о социальной среде, о проблемах, волнующих его современников. В повести «Молодожены» Кюртис показывает, как культ вещей, денег и стремление к жизни напоказ разрушают семью средних классов французского общества.Повесть опубликована в сборнике «Французские повести». М.: Правда, 1984. Жан-Луи КюртисМолодожены – Конечно, номер в этом дворце с балконом на лагуну совсем не то, что наша гостиничка. Слушай, давай переедем туда на одну ночь? На одну-единственную, последнюю? Можем мы себе это позволить? Как ты думаешь, сколько стоит такой номер в сутки? Дорого?– Десять тысяч лир, наверно.– Пустяки! Разрешим себе? Шикнем в последнюю ночь?– Посмотрим. В зависимости от того, как у нас будет с деньгами. В четверг или в пятницу я тебе точно скажу, получится или нет.– Знаешь, мне жутко хочется! Чтобы хоть разок, хоть на один вечер почувствовать себя богатой.– Конечно, если отказаться от посещения виллы «Барбара», то, я думаю, мы смогли бы…– А что в этой вилле «Барбара»?– О! Это одна из палатинских вилл, там фрески…– А ну ее к черту!– …Веронезе.– Мы уже обегали столько музеев и церквей!.. Живопись и все прочее – это, конечно, прекрасно, но… Я предпочитаю провести одну ночь в «Даниели». А всем расскажем, что жили там все время. Ладно?– Ну ты и обманщица, пижонка! Пошли, нам подали нашу ладью.Он берет ее за руку, и они бегут к причалу. Весело. Допотопный катерок, пыхтя, разворачивается. Они в шутку называют его ладьей, посмеиваясь над итальянской высокопарностью. Ладья Тристана и Изольды, ладья Антония и Клеопатры. Группы туристов идут по набережной. Они спешат, вид у них сосредоточенный. Эти люди заплатили за развлечения и полны решимости получить за свои деньги все сполна. Она поворачивает голову: у гостиницы «Даниели» молодая пара, судя по всему, американцы, садится в глиссер. Лакей в сине-белом полосатом жилете несет их матерчатый сак. Гондольер (соломенная шляпа с развевающейся красной ленточкой, матросский воротник) поправляет желтые подушки на сиденьях. Роскошный глиссер так и сверкает надраенной медью и никелем. Молодые люди удобно располагаются. Обоим лет по тридцать. Оба бронзовые от загара, этакие великолепные животные. Какая свобода в движениях! И эта улыбка! Их одежда сидит так безупречно, что кажется второй кожей, словно они с ней родились и она росла вместе с ними. Нет, в самом деле, такими бывают только американцы… Ну и, конечно, они держат друг друга за руки, как и положено влюбленным.– Обожаю нашу ладью, – говорит она с чуть наигранной нежностью. – Правда, очень уж демократично – так и отдает оплаченным отпуском, – зато весело.В Лидо у них «свой» пляж. Как и «своя» ладья, он тоже отдает тем же оплаченным отпуском, и выбрали они его, конечно, не потому, что он им так уж понравился, а по необходимости. Пляж этот примыкает к городскому, бесплатному, и кабинка для переодевания – вполне примитивное сооружение – стоит здесь всего 300 лир в день. До пляжа ходит автобус только каждые 15 минут и к тому же всегда битком набитый. Всегда. Поэтому чаще они идут пешком. Пройти надо с километр вдоль огороженных частных пляжей, все более и более дешевых по мере того, как удаляешься от Эксельсиора, где нежатся на солнце сильные мира сего. «Эта прогулка, – сказал он как-то, – предметный урок экспериментальной социологии: видишь все социальные перегородки внутри христианской демократии».На полпути она вдруг садится на скамейку. Он присаживается рядом и спрашивает с тревогой:– Ты устала?Она отрицательно качает головой. Однако он замечает, что она бледна и у нее круги под глазами.– Ты что-то чувствуешь? – спрашивает он, и взгляд его скользит по ее талии.– Нет. Еще рано. Кажется, до начала третьего месяца не чувствуешь ничего.– Тебя не тошнит?– Сейчас нет. Я немножко…Она так и не говорит, что именно она немножко. Она улыбается.– Просто я берегу себя.– Интересно, на что оно теперь похоже?– Комочек желатина наподобие головастика. Мерзость, должно быть, изрядная.– Когда я думаю о том, что ты… что это вот тут, – он бережно коснулся ее живота. – Я все время об этом думаю.– Ну, знаешь, ничего тут сверхъестественного нет, – говорит она. – С сотворения мира миллиарды баб… Восхищаться тут особенно нечем.– Нет, есть чем, если знаешь, что ты ответствен… Я еще не привык к этой мысли.Она спрашивает, в самом ли деле «это что-то значит для него». Что до нее, то, кроме смутного чувства страха и постоянной боязни тошноты, она пока ничего не испытывает.– Не очень-то романтично, – заключает она, вставая. И они идут дальше, к самому дальнему пляжу.– Мы вернемся сюда через несколько лет, – говорит он. – Вот тогда мы совершим наше настоящее свадебное путешествие. Денег будет побольше.Она искоса глядит на него, и губы ее растягиваются в неопределенной улыбке:– Ты думаешь?– Что мы вернемся или что будет больше денег?– И то и другое.– Да, думаю. Мы остановимся в отеле «Даниели», в номере «люкс» с анфиладой комнат. А может, снимем для нас двоих целый дворец.Ее улыбка стала более определенной.– Договорились. Сегодня же пойдем на Большой канал выбирать дворец. Всегда все лучше делать заблаговременно.На пляже она ложится на спину и вытягивает руки вдоль тела. «Ты – египетская статуэтка, тебя только что вынули из песка, где ты пролежала три тысячи лет, но время не тронуло тебя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62