Да, все началось с того дня. Во всяком случае, так мне это кажется теперь, пять лет спустя. Конечно, и до этого у нас бывали размолвки, случалось, пробегала тень. Например, когда я познакомил ее со своими и потом всякий раз, когда она приходила к нам домой одна или вместе с родителями. Ту некоторую затрудненность общения, которая возникла у нее с моими стариками, я приписывал их застенчивости, их старомодному прямодушию и обычному непониманию, существующему между поколениями. И нельзя сказать, чтобы я ошибался: это факт, что все молодые, все мои ровесники, которых я знаю, которых вижу вокруг себя, с трудом общаются со старшими. Пожилые люди удручают их, действуют им на нервы, наводят на них тоску. Я говорил себе: «Она как все молодые, она полностью принадлежит своему времени. Мои родители тяготят ее не сами по себе, а потому, что они люди другой породы, той, с которой она не хочет знаться, – породы стариков». Еще во времена нашей помолвки нам случалось ссориться по пустякам. Я думал: «Любовные ссоры – у кого их не было». И наши примирения бывали такими сладостными, что стоило нарочно ссориться ради счастья кинуться потом друг к другу в объятья. Правда, и в день свадьбы… Ясно, всем, конечно, ясно, какое испытание для девушки эта церемония, церемония, во многом определяющая всю ее дальнейшую жизнь и т. д. Но в том-то и дело, что Вероника, несмотря на белое платье и фату, не была «девушкой» в том смысле, как это принято понимать. У нас уже не было тайн друг от друга, и тем самым не было причины для страха (который, говорят, охватывает новобрачных, не имеющих опыта, хотя непонятно, почему ими должен владеть именно страх, а не радостное ожидание). Однако остается волнение, вполне понятное, когда приходится играть главную роль в маленькой социальной комедии, где все регламентировано традицией. Кстати, я был в полном восторге от того, как превосходно сыграла Вероника свою роль – она была словно опытная профессиональная актриса, которая бдительно следит за ходом представления и в случае нужды может заменить режиссера. Ее родители, мои, ее подруги и друзья – все по сравнению с ней выглядели жалкими любителями. Не говоря уже обо мне самом, которого такого рода действо ввергает в оцепенение, сходное с параличом. Но Вероника с таким искусством сочетала в себе трепет с организаторским талантом и девственную скромность с авторитарностью распорядителя, что я мог не тревожиться насчет нашего будущего и заранее считать, что, имея такую жену, я буду как за каменной стеной. Она наверняка возьмет руль в свои надежные руки и доблестно поведет наш корабль, минуя опасные рифы, по бушующим волнам житейского моря. Я искажаю факты, потому что смотрю на них с дистанции в пять лет, уже зная то, что знаю, что мне пришлось узнать за эти годы. А тогда, в день нашей свадьбы, мне кажется, я просто ошалел от восхищения. Я все твердил себе, что Вероника во всех отношениях куда взрослее меня и как мне крупно повезло, что она меня любит, а она меня действительно любила, в этом я не мог сомневаться, иначе вообще ни в чем нельзя быть уверенным в этом мире. К моему восхищению прибавлялось еще одно чувство, которое я назвал бы тогда уважением, если бы у меня хватило ума разобраться в том, что я испытывал, но теперь мне сдается, что чувство это скорее походило на страх. Да, она, видимо, внушала мне какой-то смутный страх. Но страх этот был сбалансирован нежно и тайно хранимыми в памяти картинами нашей близости, где роли были распределены как должно, и поэтому я мог тешить себя иллюзией, будто я хозяин положения… Итак, в день нашей свадьбы все шло почти как по маслу главным образом благодаря Веронике, ее удивительному искусству всем руководить, ни на секунду не переставая при этом быть скромной и прилично случаю взволнованной невестой. Да, все шло почти как по маслу, почти так, как обычно представляют себе «прекрасную» свадьбу в нашей среде – скажем, в среде просвещенных, свободомыслящих обывателей, у которых есть четкое представление о том, как все это должно происходить, одним словом, у обывателей, ограниченных в средствах, но не пахнущих нафталином. Однако следует признать, что высшего шика не было. Что до моих – семья у нас скромная, безо всяких претензий, – то они были всем довольны, даже слегка подавлены суматошной пышностью церемонии. У ее же родни, у которой гонора куда больше, я засек несколько чуть заметных кисловатых улыбок. Денежные траты, потребовавшие от обеих семей предельного напряжения, были нацелены главным образом на туалет и драгоценности невесты. Платье было сшито достаточно знаменитым портным. Фотография Вероники могла бы украсить обложку любого женского журнала ценою в полтора франка, а может быть, даже – чем черт не шутит, – и «Вог» или «Вотр ботэ». самые дорогие и известные журналы мод

А это значит… Мы из кожи вон лезли. Обе семьи выложились до предела… Видит бог, все могло быть и хуже. Тучками, омрачившими в этот день небосвод, были решительно неудавшееся рагу из куропаток и тетя Мирей. Моя тетя Мирей. Вот уже больше шестидесяти лет она – родная сестра моего отца и больше двадцати – крест нашей семьи. Тетя Мирей – девица, и теперь уже мало шансов, что она изменит свое семейное положение. Ее вкус по части одежды вызывал у нас в семье жаркие споры. В свадебном кортеже она привлекала всеобщее внимание, потому что была в немыслимом оранжевом платье с воланами, которое делало ее невероятно похожей на гигантского лангуста. Увидев тетю Мирей, Вероника побледнела как полотно. Их отношения и без того были натянутыми. А к концу обеда, когда тетя Мирей под действием сотерна предалась необузданному веселью, ситуация стала просто катастрофической.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62