Точнее, не отдал бы, конечно, - а так уж и быть, оставил сердобольному инженеру. Вы себе не представляете, госпожа Мияги, на что способны по-настоящему добрые люди, если их сердце растравить страданиями ближнего. Они тогда делаются страшнее прожженных ублюдков вроде меня. При виде некоторых художеств все заморские идеи и намерение договариваться пропадают очень быстро. Честно говоря, на это и рассчитываю.
– Что за ночь, - инженер досадливо поморщился.
Сайто внутренне с ним согласился. Ночь - как картинка: вверху звезды, внизу светлячки, сосны шумят, и где-то в отдалении хнычет сякухати74. Если бы еще и сакура цвела, совсем бы вышла уличная гравюра на три краски…
– А вон, кажется, за нами идут, - инженер подобрал меч. Его мундир не был приспособлен для ношения оружия - зачем железнодорожнику? - и оружие он весь день таскал как трость, то подмышкой, то в руках. А револьвер вернулся в портфель.
Над тропинкой парил фонарик - человек, несущий его, был одет в черное.
– Вам не кажется, - спросил инженер, - что здесь несколько перебирают по части принципа югэн?75
– Недобирают, вы хотите сказать?
– Я хочу сказать, что решения здесь принимает не Синдо. Его бы воля - здесь стоял бы кирпичный барак, а не этот домик.
– Господа просят вас к ужину, - сказал сопровождающий. Асахина спустился с крыльца, но речь продолжил, словно слуги тут и не было:
– И не госпожа Мияги, которая терпит японское, только пока ей это удобно. И не господин Мияги, который никогда не мог сказать, красиво ли то, что бесплатно. Кто-то еще.
– Я не помню, чтобы ваш коллега Ато интересовался стариной.
– Немногие интересуются воздухом, которым дышат, - Асахина, шагая за слугой, быстрым, но осторожным движением поймал светлячка, разжал ладонь… Светлячок улетел, осветив на миг лицо инспектора - совершенно безмятежное, даже веселое. Асахина позавидовал этому человеку, и тут же упрекнул себя.
Всхлипывания сякухати становились все громче. Нельзя сказать, что флейтист играл плохо - напротив, хорошо, дьявольски хорошо. Флейта подвешивала душу между несбыточным и потерянным - и медленно, безжалостно истязала. Асахина вспомнил вдруг одну из самых ранних своих печалей - смерть сверчка в бамбуковой клеточке.
Потом он понял - слишком рано и болезненно, - что умирают не только сверчки.
Флейта одну за другой воскрешала все потери - но не для того, чтобы подарить утешение, о нет. Ей нравилось издеваться над беспомощностью человека перед лицом мира.
Не хотелось вписываться в эту картину, в эту чужую, недобрую декорацию - которая так настойчиво затягивала сентиментального ронина из Мито. Нужно было чем-то возразить, и он прочитал из Иссы:
Громко пукнул конь -
И подбросил светлячка
В воздух высоко.
Инспектор хохотнул.
– С вами не так все плохо, господин инженер, как я боялся поначалу.
Слуга остановился у ворот усадьбы и перегнулся пополам:
– Сюда, пожалуйста.
Его фонарь больше не был нужен - каменную дорожку к дому освещали стеклянные шары. На полпути к крыльцу Асахина услышал скрип и стук засова: ворота, пропустив их, закрылись.
– Обстоятельные люди, - сказал инспектор. - Хороший флейтист, крепкие засовы.
– Вы не любите музыку?
– Люблю. То, что можно высказать, можно понять.
– Я понимаю, - инженер сжал губы и внимательно, как на глубоко ушедшую в плоть занозу, посмотрел на свой меч. - И музыку, и музыканта.
Дверь им открыла сама госпожа Мияги, действительно одетая как дама эпохи Камакура. В этом костюме, конечно, протягивать ручку для поцелуя было уж никак невозможно, и она поклонилась.
– Счастлива приветствовать вас!
– Прическа сасэгами вам необычайно идет, - сказал Асахина, поклонившись.
Длинные волосы госпожи Мияги и вправду блестели не хуже горного угля, и белым огнем горела на затылке отделанная опалами заколка, а дальше укрощенная роскошь спадала до самой поясницы.
– Такая честь для нас, - сказал Сайто.
Женщина, не поднимая головы, изящно посторонилась - как отплыла в облаке своих одежд, поменявших фасон, но не цвет: все те же морские переливы, только на сей раз - отливающие золотом.
– Мы отпустили почти всех слуг. Частный прием.
Женские наряды эпохи Камакура, на взгляд Сайто, выгодно отличались от неудобоносимых конструкций времен Эдо. И - он скосил глаза на одну из женщин - от костюма эпохи Нара. Наилучшее сочетание роскоши и удобства: сбрасываешь просторные, не стянутые поясами утики и однослойные хитоэ - и вот ты в ути-бакама76 и практичном нижнем кимоно. Разве что мужской костюм эпохи Эдо лучше… Особенно под конец. Практически идеальное сочетание, как в смысле удобства, так и в смысле красоты. Особенно, если правильно подобрать цвета.
– Господа, - голос Ёко-сан заставил умолкнуть флейту на несколько секунд. - Позвольте вам представить: инженер Асахина Ран, полицейский инспектор Фудзита Горо.
Асахина, входя в широкую комнату, поклонился.
– Господин Мияги, - единственному человеку, которого он здесь знал лично, инженер поклонился еще глубже. - Как ваше драгоценное здоровье?
Господин Мияги, одетый в церемониальный придворный костюм эпохи Камакура, был уже навеселе.
– Господин инжене-ер! - Мияги-сэнсэй раскинул руки в порыве пьяного радушия, да зацепил жестким рукавом каригины77 и опрокинул лаковый столик. - Эть, дурацкий какой наряд! Садитесь, господин инженер. И вы, господин инспектор. Угощайтесь! - забулькало сакэ. - Чем богаты! С первого корабля, господин инженер!
– Ваши собственные винокурни?
– Ну! - от кивка церемониальная шапочка съехала господину Мияги на нос. - Эть, надоело…
Он снял и скомкал шапочку, отшвырнул за спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56