«Я уже совсем опаздываю», – сказала она, залезла в свой «жук» и уже потом, тронувшись с места, помахала нам из окна.
Мы молчали всю дорогу, пока шли по Дизенгоф из участка домой – для меня-то это вполне нормально, а вот для Гура большая редкость. «Скажи мне, – спросил я, когда мы дошли до угла моей улицы, – этот самый парень, который с Орит, – хочешь, мы его отлупим?» «Брось, – пробормотал Гур, – он, в общем, неплохой мужик». «Я знаю, – ответил я, – но все-таки, если хочешь, можно ему надавать». «Нет, – сказал Гур, – я, наверное, сейчас прихвачу твой мотоцикл и поеду посмотреть на Орит в аптеке», «Без проблем», – сказал я и отдал ему ключи.
Мы часто развлекались подобным образом – ходили смотреть на Орит, когда она работала в ночную смену. Честно говоря, с теоретической точки зрения прятаться в течение пяти часов за каким-нибудь кустом, чтобы посмотреть, как девочка стучит по кассе и раскладывает парацетамол и ватные палочки по пакетикам, можно только от скуки. Но почему-то, когда речь шла об Орит, все теории Гура вдруг отказывали.
Груди восемнадцатилетней
«Нет ничего лучше, чем груди восемнадцатилетней, – сказал таксист и побибикал какой-то девушке, которой хватило наивности обернуться. – Уж поверь мне: помацаешь одну-две в день – и лысины у тебя как не бывало. – Он засмеялся и потрогал себя там, где когда-то были волосы. – Ты не думай, у меня двое детей ее возраста, и если б моя дочка встречалась с каким-нибудь козлиной моих лет, уж не знаю, что бы я с ней сделал. А только ничего не попишешь: такова уж человеческая натура, уж такими Господь нас сделал, разве нет? Так что мне, стыдиться? Вон, вон на ту посмотри! – Он побибикал девушке с плейером, которая продолжила идти своей дорогой. – Сколько б ты ей дал, шестнадцать? Ты смотри, какая задница! Скажи честно, разве ты бы ей не засадил? – Он бибикнул еще раз и только тогда сдался. – Эта вообще ничего не слышит, – объяснил он мне. – Из-за кассеты. Мамой клянусь, посмотришь на такую, так даже не знаешь, как к жене вернуться».
«Ты женат?» – спросил я, изображая осуждение. «Разведен, – пробормотал водитель и попытался сохранить в зеркале еще кусочек той девушки с плейером. – Поверь мне, даже и не знаешь, как помыслить о том, чтобы к жене вернуться». По радио передавали грустную песню Поликера. Водитель пытался подпевать, но слишком хорошее настроение мешало ему удерживать ритм. Он переключился на другую станцию, но там нас снова ждала печальная песня – Шломо Арци. «Это из-за мерзкой истории с вертолетами, – объяснил он мне, будто я свалился с Марса. – Из-за тех геликоптеров, которые столкнулись в воздухе, слыхал? С утра передали в новостях». Я кивнул. «Теперь расстроят нам радио на всю смену. Мамой клянусь, только репортажи и тоска». Он остановился на переходе, пропуская высокую девочку с корсетом для выпрямления спины. «Эта тоже ничего, а? – сказал он с некоторым сомнением в голосе. – Может, еще год-два, и я бы ей засадил». А потом на всякий случай побибикал ей тоже. Он все переключал станции, пока не остановился на каком-то репортаже с места катастрофы. «Возьмем, например, меня, – заметил он. – У меня сейчас сын в армии, в боевых частях. От него два дня ни слуху, ни духу. Так уж если я говорю, что при этих трагедиях надо ставить что-то легкое по радио, то ко мне ни у кого не может быть претензий, а? Я тебе говорю, ни зачем вгоняют людей в панику. Подумай о его маме, моей бывшей жене, как она слушает все эти песни Шломо Арци про то, как он трахает женщину своего друга, погибшего на войне. Поставили бы ей что-нибудь успокаивающее! А давай, – он вдруг коснулся моей руки, – а давай позвоним ей, подействуем ей на нервы!» Я ничего не ответил, слегка напуганный его прикосновением. «Алло, Рона? Как дела? – Он уже кричал в телефон. – Все в порядке?» Он подмигивал мне, сладострастно тыча пальцем в сторону крашеной блондинки, стоящей вместе с нами на светофоре. «Я волнуюсь из-за Йоси, – ответил чуть напряженный голос на другом конце провода. – Он не позвонил». «Как он позвонит? Он в армии, на поле боя. Ты что думаешь, у них там, в Ливане, есть телефонные карты?» «Не знаю, – сказала женщина. – А только у меня плохое предчувствие». «С ней не соскучишься, с ней и с ее предчувствиями, – снова подмигнул мне водитель. – Я тут как раз говорю пассажиру, что, насколько я тебя знаю, так ты всегда беспокоишься». «А ты что, не беспокоишься?» «Нет, – засмеялся таксист. – И знаешь, почему? Я ведь не такой, как ты, я ведь слушаю, что говорят по радио, а не только грустные песни между репортажами. А по радио сказали, что эти парни в геликоптерах были десантники, а наш Йоси вообще в пехоте. Так чего мне волноваться?» «Они сказали – "и десантники"», – пробормотала Рона. – Это не значит, что больше никого не было». Несмотря на плохую связь, я слышал, как она плачет. «Сделай мне одолжение: есть какая-то «горячая линия» для родителей, куда можно позвонить. Позвони им, спроси про него, пожалуйста, ради меня». «Нет, я тебе говорю, – заупрямился водитель. – Они сказали – «только десантники». Не буду я звонить, чтобы меня приняли за идиота, – а когда ответа не последовало, продолжил: – Хочешь вести себя, как кретинка, – позвони сама». «Хорошо, – ее голос попытался звучать жестко. – Тогда освободи мне линию». «Да на раз! – ответил таксист и отключился. – Теперь она десять часов будет дозваниваться по «горячей линии», пока не проверит». Он усмехнулся коротким, каким-то пьяным смешком. «Вот никого не слушается!» – Его взгляд искал за стеклом, кому побибикать. Но улицы были почти пустынными. «Ты уж поверь мне, – сказал он, – лучше молодая уродина, чем старая красавица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38