голову». По одной из полицейских теорий убийство было совершено вообще в другом месте, а по дороге, когда переносили мертвеца, голова потерялась. Эта теория звучит вполне ничего, но только мы с Гильадом знаем, что она неправильная. Потому что, когда Гильад нашел его в кустах, голова еще была там. Не то чтобы на своем месте, но рядом. И вот, пока полиция добиралась до места, Цури, который как раз играл с моим двоюродным братом в футбол и смеялся, что Гильад моет руки в фонтанчике, совсем как баба, из-за какой-то ящерицы и капельки крови, просто взял голову и смылся. Не то чтобы Гильад его за этим застукал, но почти сто процентов, что именно так все и было. На всякий случай Гильад и полиции ничего про голову не сказал, чтобы Цури, если это правда, потом ему не вломил.
Гильад рассказал мне, что у головы были сросшиеся брови и что-то вроде ямочки на подбородке, как у актера из «Тайны романтических сокровищ», а глаза у головы, когда Гильад ее увидел, были закрыты, – и ему очень даже повезло, потому что если кто-нибудь без тела уставится на тебя этаким мертвым взглядом – сто пудов, ты прямо на месте можешь навалить в штаны. А уж чего ни один человек не хотел бы сделать рядом с Цури – так это навалить в штаны. Потому что если бы Цури это увидел – через пять минут об этом знала бы вся школа, и девчонки в том числе. Гильад старше меня на год, и он один из считанных ребят в параллели, у которых есть постоянная подружка, Эйнат, – не из нашей школы, из «Гива». Не то чтобы они трахались или еще что, но когда тебе дают полапать – это уже большое дело. Я б на что только не пошел, лишь бы у меня была подружка хоть вполовину такая красивая, как Эйнат, и чтобы она давала немножко себя потрогать, даже и через одежду. А Гильад говорит, что только за его умение себя подать она и держит его при себе – он всегда провожает ее в бассейн и всякое такое, так что если бы, скажем, он наложил в штаны и она бы про это узнала, она бросила бы его в ту же самую секунду. В общем, ему действительно повезло. А я только подумал, какая же сволочь этот Цури, ворует у незнакомого человека голову, как будто просто пакет шоко из лавочки крадет. И еще я подумал, что вообще это все свинство, – во-первых, потому, что голова без тела – это брррр, а во-вторых, из-за семьи этого человека, – потому что если, скажем, у него был сын, то мало ему видеть, как хоронят папу, – он еще должен думать про голову, которая болтается неизвестно где, и какие-нибудь дети играют ею в кегли или курят и используют ее как пепельницу. Ну и когда мы встретили Цури в «Шаверма Шемеш», я ему так и сказал. Я ему сказал: «Ты думаешь, это веселое дело. Но если б это был твой папа и у него украли голову, тебе было бы совсем не весело». А Цури, который как раз сунул кусок в рот, поднял на меня глаза и сказал: «Чувствуешь себя героем, а, Шостак? Это потому, что рядом стоит твой брат-баскетболист. Но даже он знает, что если ты еще будешь тут, когда я доем питу, все его метр восемьдесят с матерью ему не помогут, я вас обоих порву нафиг». А Гильад сказал Цури: «Что ты пыжишься? Всех-то дел – Рани сказал, что думал». А Цури вообще его проигнорировал, только навис надо мною вместе со своей питой и сказал, чтоб я прикрыл пасть, а то он даже не знает, что будет.
Мы с Гильадом ушли, и я ничего не рассказал. А они так никогда и не смогли выяснить, кто он был, этот человек без головы. По его хрену полиция определила, что он был гой, но не сумели узнать, кто с ним такое сделал и за что. Мой папа сказал, что когда-то в Израиле женщина могла идти ночью одна по улице и ничего, кроме арабов, не бояться. А теперь тут стало как в Америке – люди курят наркотики, а на школьном дворе валяются безголовые трупы. И никому нет до этого дела, сегодня это в газете, а завтра про это никто и не вспомнит. А мама, которая всегда старается его успокоить, сказала, что, может быть, все ошибаются, и этот безголовый просто покончил с собой или упал в темноте, а какое-нибудь животное пришло и отгрызло ему голову. Когда папа все это говорил, я на секунду подумал – не рассказать ли ему про Цури? Но потом вспомнил, как дрожал Гильад, и сказал себе: а зачем? Раз он гой, у него наверняка нет детей, а если и есть, они и знать не знают, что он вообще умер. А если я скажу про Цури, он мне вломит – это раз, а два – я расстрою каких-нибудь детей, которые живут в Польше или в Румынии и думают, что их папа сейчас работает или веселится себе вовсю в нашей далекой стране.
После каникул я перешел в девятый класс, а подружка Гильада уже стала ему давать. Цури бросил учебу и пошел работать на стоянку супермаркета, а у меня тоже появилась подружка, и она ничего мне не давала, даже поцеловать – и то с трудом. Ее звали Мирав, и у нее были самые карие глаза, какие мне случалось видеть, и губы, которые всегда казались вроде как влажными, и ямочка на подбородке, точно такая, какую Гильад видел у человека без головы.
Палтус
С тех пор, как я вернулся в Израиль, все кажется мне другим. Таким мерзким, тоскливым, утомительным. Даже обеды с Ари, которые когда-то превращали мой день в праздник, превратились в тяжкий труд. Он вдруг взял и женился на этой своей Нэсе и сегодня собирается огорошить меня этим фактом. И я буду огорошен – а как же, – словно косоглазый Офер не рассказал мне об этом по секрету три дня назад. Он любит ее, Нэсю, – так он скажет и вопьется в меня долгим взглядом. «На этот раз, – скажет он своим глубоким, очень убедительным голосом, – на этот раз все по-настоящему».
Мы договорились встретиться в рыбном ресторане у моря. В экономике кризис, и бизнес-ланчи скатились к каким-то совсем уже смешным ценам – лишь бы мы пришли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38