* * *
Особое место в новой идеологии заняла "биологическая"
аргументация (которая соблазнила и кое-кого из
патриотов-антикоммунистов). Доказывалось, что в результате революции,
войн и репрессий произошло генетическое вырождение большинства
населения СССР, и оно уже не поднимается выше категории "человек
биологический". Социолог В. Шубкин в журнале "Новый мир" доказывает,
что "качество населяющей нашу страну популяции" удручающе низко: "По
существу, был ликвидирован человек социальный, поскольку любая
самодеятельная общественная жизнь была запрещена... Человек перестал
быть даже "общественным животным". Большинство людей было обречено на
чисто биологическое существование... Человек биологический стал
главным героем этого времени". А человек биологический, ясное дело, не
принадлежит к тому же виду, что наша новая элита.
Это биологизаторство и есть расизм. "Социальный" расизм
заключается уже в самом предположении, что все "лучшие гены" нации
были сосредоточены в нескольких сотнях тысяч (пусть даже в нескольких
миллионах, не будем сейчас спорить о цифрах) избирательно уничтоженных
людей - "репрессированных". Примечательно, что этот абсолютно
антинаучный бред не вызвал никакой реакции ни у обществоведов, ни у
генетиков с достаточно весомым именем, чтобы пробиться на страницы
центральных журналов. Идеологический интерес пересилил их научную
совесть.
Поскольку проблема биологизаторства культуры после опыта фашизма
была в обществоведении одной из центральных, мы должны считать, что
разделение человечества на под виды приложено демократами к
большинству населения России вполне сознательно. Никогда ранее в
России элита (вернее, те, кто относил себя к элите) не осмеливалась
декларировать такого презрения к народу своей страны, противопоставляя
ему меньшинство. Новодворская просто выходит из себя: "Холопы и
бандиты - вот из кого состоял народ. Какой контраст между нашими
самыми зажиточными крестьянами и американскими фермерами, у которых
никогда не было хозяина!".
Положение ухудшается тем, что новая элита, как будто чувствуя
себя загнанной в угол, проявляет большую агрессивность по отношению к
массе. В отдельные моменты оскорбления в адрес "совков", "люмпенов" и
т.д. доходили до истерики - так неуравновешенный хулиган взвинчивает
сам себя, "нарываясь" на драку. Эта кампания, впрочем, почти
выдохлась, погашенная поразительной невозмутимостью и незлобивостью
русского народа. Это было стихийное и массовое интуитивное решение -
не поддаваться на провокацию. Замечательные слова написал в письме
один читатель, инвалид Великой Отечественной войны: "Будем вспоминать,
как мучили нас сатанисты и издевались над нами, как хотели. И как мы,
Россия, русский народ, все вытерпели, истощили их силу на себе за весь
мир!".
* * *
Кстати, на самом деле никакой незлобивости у русских нет, и если
непредсказуемые движения души приведут к изменению настроения, то все
эти лыка вдруг пойдут в строку, и переход от невозмутимости к ярости
будет поразительно быстрым. А лыка за десять лет накопилось
поразительно много.
Имеет ли это прямое отношение к созданию условий для гражданской
войны? Да, судя и по всему опыту истории, и по данным науки это -
абсолютно необходимое условие. Лауреат Нобелевской премии антрополог
Конрад Лоренц в статье 1955 года "Об акте убийства себе подобного"
писал: "К несчастью, пропагандисты войны всех времен показали, что они
обладают гораздо более верным практическим знанием человеческих
инстинктов, чем те моральные истины, которое вещают философы. И они
знают, что инстинктивный запрет на убийство противника можно снять,
говоря людям, что противник не является "подобным им", что он не
принадлежит к тому же виду, что и они".
Вспомним, как вызревало братоубийство в России. Наш
интеллигент-демократ очень любит цитировать книгу Ивана Бунина
"Окаянные дни". Смотрите, как Бунин воспринимает, чисто физически,
тех, против кого в сознании и подсознании элиты уже готовилась
гражданская война. Он описывает рядовую рабочую демонстрацию в Москве
25 февраля 1918 года, когда до реальной войны было еще далеко:
"Знамена, плакаты, музыка - и, кто в лес, кто по дрова, в сотни
глоток:
- Вставай, подымайся, рабочий народ!
Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские,
мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо
сахалинские... И Азия, Азия - солдаты, мальчишки, торг пряниками,
халвой, папиросами. Восточный крик, говор - и какие мерзкие даже и по
цвету лица, желтые и мышиные волосы! У солдат и рабочих, то и дело
грохочущих на грузовиках, морды торжествующие". И дальше, уже из
Одессы, поминая уголовную антропологию Ломброзо: "А сколько лиц
бледных, скуластых, с разительно ассиметричными чертами среди этих
красноармейцев и вообще среди русского простонародья, - сколько их,
этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме!
Весь, Мурома, Чудь белоглазая...".
Здесь - представление всего "красного простонародья" как
биологически иного подвида, как не ближнего. Это - извечно необходимая
культурная подготовка, внушение и самовнушение, снимающее
инстинктивный запрет на убийство ближнего, представителя одного с
тобой биологического вида.
1 2 3 4