Теперь генералы и адмиралы грызутся между собой, сваливая вину друг на друга, строча доносы в Петербург, — Стессель и компания на моряков, а те на сухопутное начальство. Они натравливают армию на флот, солдат на матросов, нас, сухопутных офицеров, на вас — морских, и так далее. Поэтому я и хочу в дружеской беседе с вами за стаканом доброго вина обсудить это обстоятельство. Ни двадцать шестого, ни двадцать седьмого, ни двадцать девятого января не погиб и не был ранен ни один генерал или адмирал. Я лично видел, как Стессель трусливо прятался от японских снарядов в бетонные казематы на Электрическом Утесе. Наместник сидел на Золотой горе тоже в крепком каземате. Ваши адмиралы едва ли проявили больше храбрости. Кто же больше всего пострадал от нашей неподготовленности? Прежде всего и больше всего «серая скотинка»— солдаты и матросы, которые, по мнению всякого начальства, только для того и существуют, чтобы все выносить на своей шкуре. За все ошибки превосходительных дураков платятся матросы и солдаты. Так позвольте мне сегодня поднять первый свой бокал не за царя-батюшку, который в полной безопасности сидит в Питере, не за наших генералов и адмиралов, даже не за нас с вами, а за наших солдат и матросов. Я твердо убежден, что мы, офицеры, будем успешно воевать тогда, и только тогда, когда у нас будет тесное единение с нашими солдатами, когда офицеры и солдаты будут едины в бою. Сила офицеров в их тесном единении с матросами и солдатами. Тот, кто этого не понимает, не может быть хорошим командиром и офицером. Итак, за наших солдат и матросов — ура!
— Ура! — подхватили присутствующие.
Андрюша Акинфиев, растроганный до глубины души, смотрел влюбленными глазами на Борейко.
— Ермий, расскажи мне подробнее, кто он такой, — упрашивал он Малеева.
— Борейко — пьяница, картежник, большой скандалист. Сослан за какие-то художества из России в Артур. В то же время он один из лучших артиллеристов крепости. Живет на Электрическом Утесе. Он всегда в контрах со всяким Начальством. Сажали его на губу, грозили уволить со службы, но это мало помогало. В конце концов его сослали на Утес, благо оттуда не всегда выберешься в город.
Разговор их был прерван новым тостом, с которым выступил от имени стрелков поручик Енджеевский, молоденький, безусый, с сильным и густым басом. Он горячо приветствовал моряков и повторил пожелание тесного единства. Ему тоже дружно аплодировали.
От моряков неожиданно выступил Андрюша. Путаясь от волнения в словах, он долго и не особенно вразумительно говорил о подлых японцах и обожаемом монархе и закончил тостом за царя. Тост его, как носящий официальный характер, приняли стоя, но без особого воодушевления.
— Андрюша, друг сердечный, — обратился к нему Малеев. — Не гоже имя царское трепать в кабаках. Предоставь такие тосты произносить нашим генералам и адмиралам на парадах.
Мичман обиделся и, сильно покраснев, замолчал.
Общая беседа распалась. На разных концах стола завязались громкие споры, и только время от времени Борейко, перекрывая общий шум своим громким голосом, предлагал выпить за здоровье того или другого из присутствующих, после чего все чокались и вновь усаживались на свои места.
— Что ни говорите, «Енисей» погиб геройски, как и «Варяг», а «Боярин» позорно, — громко говорил Малеев своему соседу лейтенанту с «Баяна» Сойманову.
— Ничего геройского не вижу в том, что Степанов посадил свой минный транспорт на свою же мину, — возражал Сойманов. — Что, он не знал, куда направлено течение в Талиенванском заливе в это время года?
— Признаю, что это ошибка Степанова. Но он сам погиб геройской смертью, отказавшись покинуть свой тонущий корабль. Так, по-моему, должен поступить каждый уважающий себя командир, — возражал Малеев.
— И опять, по-моему, здесь больше глупости, чем геройства. Степанов один из лучших наших моряков, академик, каких у нас раз-два и обчелся, и вдруг ради старого предрассудка добровольно гибнет со своим кораблем, вместо того чтобы дальше воевать с японцами. Он был нам нужен в Артуре, а сейчас он пользу принесет разве только рыбам. Нет, нам надо решительно бороться с этими традициями седой старины, — горячился Сойманов.
— Что же ты тогда скажешь о гибели «Боярина»? — переходя на ты, спросил Малеев.
— Скажу, что Сарычев подлый трус. Бросил крейсер при незначительной пробоине. Ведь «Боярин» еще трое суток держался на воде после того, как команда покинула его. Погода была на редкость тихая, японцев не было, его можно было спасти. Сарычев пойдет под суд, туда ему и дорога.
— Сарычева, к сожалению, не отдают под суд, а всего лишь отставили от командования…
— …потонувшим крейсером, — усмехнулся Сойманов. — Жаль, что среди нас нет ни одного человека с «Боярина», а то я поговорил бы с ним по душам.
— Навряд ли ты скоро и в Артуре найдешь кого-либо с «Боярина». Сарычев уезжает в Кронштадт, остальные тоже переводятся — кто в Балтику, кто в Черное море, кто во Владивосток…
— …за отменную храбрость, проявленную при потоплении собственного крейсера, — не унимался Сойманов. — Не наградили их за это еще орденами?
— К их несчастью, ни одного японца даже поблизости не было, — улыбнулся Малеев.
— Старка все же убирают, хотя наместник и взял его под свою защиту.
— Трудновато его защищать. Прошло два дня войны, а мы потеряли: потопленными — четыре корабля, подорванными — три и поврежденными артиллерией — четыре, а всего — одиннадцать боевых единиц. А кто же на место Старка?
— Макаров из Кронштадта. Говорят, большой умница, ученый человек, весьма энергичен. Быть может, с ним наша эскадра оживет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33