Удивительный сад, разбитый неподалеку от Лондона, явно был порождением искушенной фантазии.
Между тщательно ухоженными лужайками вились гравийные дорожки. Вдоль дорожек горели разноцветные фонари, столь многочисленные, что ночь становилась светлой, как день.
По дорожкам неспешно прогуливались разнаряженные мужчины и дамы. Иногда они искали себе уединение позади весьма удобно расположенных деревьев. Тут были и настоящие аристократы, и мастера или же мастерицы притворства. В Воксхолле происхождение не имело существенной разницы.
Сара вышла из кареты, опираясь на руку Фолкнера, и огляделась по сторонам с нескрываемым изумлением и восторгом. Оркестр на эстраде играл веселые мелодии. Сновали разносчики, предлагая всевозможные безделушки и модные мелочи. Жонглеры показывали свое искусство. Маги заклинали. Здесь были певцы и клоуны, мимы и кукольники. Куда ни посмотришь, сплошные чудеса и увеселения.
— Ну как, нравится? — спросил Фолкнер.
— Да-да, разумеется, — легкомысленным тоном отозвалась она.
Фолкнер посмотрел на нее с досадой, она заметила это и рассмеялась.
— Это самое замечательное место из того, что мне доводилось когда-либо увидеть.
— Есть и другие замечательные места, — сказал он, когда они прогуливались по дорожке. — Например, в Париже какой-то совершенно особенный свет, делающий этот город незабываемым. Венеция может показаться немного мрачноватой, но тем не менее в ней есть присущая только ей радость, которая сметает все печали на свете. А Рим? Кажется, там абсолютно невозможно ни от кого ничего добиться, но чувствуешь себя превосходно.
— Ты так много путешествовал, — сказала Сара, и, как она ни старалась, не смогла скрыть грусти, прозвучавшей в голосе. Мир был широк и огромен, а ее собственная часть в нем до обидного мала.
— И ты бы могла, — спокойно сказал он. — Мы могли бы вместе.
У нее пересохло в горле. Она, казалось, не могла вымолвить ни слова. Все было словно сон — прекрасный, незабываемый. И мимолетный. Она так безоглядно любила этого человека. Она твердо пообещала себе, что не навлечет на него никаких несчастий. Как объяснить ему все это?
Он ждал от нее решения, а она ничего не могла ему обещать. Ее выручила музыка. Она заглушила их разговор, принимающий неожиданно серьезный оборот. Музыка поманила их за собой, словно пообещав, что сию минуту остальной мир может для них не существовать. Сара схватила Фолкнера за руку и потащила за собой в водоворот музыки и огней.
Деревенские жители, конечно же, ведут более разумный образ жизни. К полуночи все пребывают в постелях. Пусть себе бодрствуют совы и полевые мыши. Но все нормальные существа с наступлением ночи должны спать. Даже в самые лунные ночи тьма оставалась непроглядной. Там, в деревне, мало что изменилось в течение непрерывной череды столетий. Этого нельзя было сказать о Лондоне, а уж о Воксхолле и подавно. Вот где будущее казалось на удивление реальным. У Сары от восторга перехватило дыхание, когда в небо взлетела ракета и рассыпалась там ливнем алых огней, усеявших собой полнебосвода и отразившихся в пруду.
Люди радостно закричали. Они весело смеялись, оживленно переговаривались друг с другом. Громко играла музыка. Небо снова и снова взрывалось фейерверками. И ночь казалась блистательней дня.
Фолкнер прислонился к дереву, обняв Сару за талию. Они наблюдали за игрой огней в небе. Сара чувствовала его спокойное мерное дыхание, слышала ритмичное биение сердца. Она закрыла глаза, позволив себе сейчас быть с ним, только с ним. Если бы она могла… Если бы ей предоставилась возможность, она заплатила бы сколь угодно высокую цену, лишь бы стоять рядом с ним, как сейчас, обретя в нем защиту от всех тревог и невзгод.
Однако она понимала, что не может себе позволить этого. Ни самые нежные слова, ни самые отчаянные поступки не могут изменить ее жизнь.
Наконец фейерверк закончился. Они отправились дальше по тенистым тропинкам. Толпа в парке постепенно редела, усталые и притихшие, люди расходились по домам.
— Ты проголодалась? — спросил Фолкнер. К собственному удивлению, она почувствовала, что под ложечкой посасывает, и призналась, что голодна.
— Я знаю одно местечко, — сказал он с какой-то мальчишеской радостью в голосе. Ему хотелось поделиться с ней чем-то очень приятным. Он повел ее к поджидавшей их карете.
В Лондоне было несколько элегантных заведений, открытых двадцать четыре часа в сутки и готовых обслужить самого взыскательного клиента. Но Фолкнер направился вовсе не в одно из них. Вместо этого он повел ее по узким улочкам и переулкам Чипсайда, где обитали лондонские торговцы снедью. И если Ньюгейт таил в себе опасность даже среди бела дня, Чипсайд и ночью был ярко освещен дегтярными факелами, при свете которых туда и сюда сновали мясники, торговцы птицей, рыбой, пекари. Все они готовились в новому дню.
От смешения звуков и запахов, спешки и суеты у Сары закружилась голова. Она была рада, что может опереться на сильную и крепкую руку. Фолкнер повел ее по кривой лестнице в комнату. Закопченные дубовые балки и неровный пол из каменных плит выдавали почтенный возраст строения.
Вокруг очага было расставлено около дюжины столиков. За ними сидели мужчины и женщины, увлеченные поздним ужином. Когда вошли Сара с Фолкнером, кое-кто из них отвлекся от тарелок, но затем все снова принялись за трапезу.
Откуда-то из заднего помещения навстречу им вышла пожилая пухлая особа, на ходу вытирая руки о фартук. Заметив Фолкнера, она приветливо заулыбалась.
— И где это тебя так долго носило, паренек? Сто лет не заглядывал ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102