И если для твоей защиты потребуются деньги – в случае если дела примут нежелательный оборот, – можешь рассчитывать на мою помощь. Я уже дала соответствующие указания своему поверенному, мистеру Бабкоку из «Натолл, Натолл и Шу». Так что тебе не о чем беспокоиться, и доктор Стенфорд уверяет, что твоя нога срастется, не оставив болезненных последствий.
Он открыл рот, но она продолжила, прежде чем он успел что-то сказать.
– Тимоти всегда очень хорошо отзывался о тебе, и в наши редкие встречи ты произвел на меня самое лучшее впечатление, Эдвард. Я знаю, что твой наставник и доктор Гиббс высоко ценили тебя, а я доверяю их суждению – почти всегда, а уж в этом случае точно. Так что не кисни. Вся эта чудовищная неприятность разрешится, я уверена. И больше мы не будем об этом говорить ни слова!
С невеселой улыбкой она повернулась и выплыла из палаты. Полисмен, пятясь, выскочил перед ней. Эдвард посмотрел на книжку, лежавшую на одеяле, и у него потемнело в глазах.
Вошла сиделка с вазой георгинов, которые, возможно, еще час назад росли на клумбах Грейфрайерз-Грейндж. Она подняла чемодан с пола и поставила его на кровать.
– Если бы вы забрали все, что вам нужно, я бы унесла его. Старшая сиделка не любит, когда вещи лежат в палатах.
Он пробормотал что-то в ответ, даже не взглянув на женщину. Книга называлась «Затерянный мир», сочинения сэра Артура Конан Доила.
Он открыл ее наугад, и из нее выпала закладка.

22

Два лестничных марша вверх… Жрица задыхалась, но не снимала потной руки с плеча Элиэль. Они свернули в другой коридор, пропахший благовониями, мылом и несвежей пищей. Элиэль была слишком ошеломлена, чтобы бояться или жалеть себя. Все, что она пока ощущала, – это чувство потери: потери друзей, только что обретенной семьи, свободы, карьеры, даже своего мешка, который ей не позволили взять с собой. Отдаленное пение смолкло, словно она погружалась под землю, прочь от мира живых. Они подошли к открытой двери, и ее втолкнули внутрь.
Келья была маленькой, пустой и относительно чистой, несмотря на стоявшую в ней вонь. Голый камень стен с четырех сторон, голые доски пола и потолка. Свежий на вид тюфяк, стул, маленький столик, экземпляр Красного Писания – и все. Одинокий луч света проникал сквозь маленькое оконце как бы нарочно, чтобы комната казалась еще темнее. Ни лампы, ни камина.
Жрица отпустила свою пленницу и с довольным видом опустилась на стул. Стул крякнул – поя складками пропитанной потом хламиды угадывались пышные телеса. Она вытерла пот со лба рукавом. Волосы ее были убраны под красный платок. Лицо? Лица не было – сплошные складки жира. Элиэль казалось, что более жесткого лица она еще никогда не видела.
– Мое имя – Илла. Ты должна называть меня «мать».
Элиэль промолчала.
От улыбки Иллы способно было свернуться молоко.
– Стань на колени и поцелуй мой башмак.
– Нет! – отшатнулась Элиэль.
– Отлично! – Улыбка сделалась шире. – Вот мы и устроим небольшое испытание, ладно? Когда ты готова будешь повиноваться – когда ты больше не вынесешь, – скажи мне, что готова поцеловать мой башмак. Я буду знать, что мы сломали тебя. Мы обе будем знать. Ты вступаешь в мир беспрекословного повиновения.
Она подождала ответа. Не дождавшись – нахмурилась.
– Если хочешь, можем попробовать и порку.
– А как же Кен’т?
Илла расхохоталась, словно ждала этого вопроса.
– Кен’ту молятся мальчишки и старики. Мужчины тоже не без удовольствия участвуют в его таинствах, но что-то я не помню, чтобы вокруг его храма лежало много их трупов!
Женщины редко ходят в его храм – ведь Кен’т бог мужской силы.
– Он мой отец?
– Возможно. Богиня сделала такой намек. И это хорошо вяжется с тем, что сказал твой дед. От женщины, которой владел бог, в дальнейшем мало толку.
Это Элиэль и сама знала по старым легендам: Кен’т и Исматон, Карзон и Харрьора. Когда интерес бога к женщине иссякает, она умирает от неразделенной любви. Как странно, что Пиол Поэт ни разу не использовал для пьесы эти две легенды о прекрасной любви!.. Она ведь никогда больше не увидит спектаклей Пиола.
Странно слышать, как Тронг называет себя ее дедом!
На каменном лице жрицы невозможно было разглядеть ни следа сочувствия.
– Не думай, что из-за этого ты какая-то особенная. Ребенок смертного смертей, вот и все.
По всеобщему убеждению, он еще хуже остальных. Слова «божье отродье» были самым тяжким и неприличным оскорблением. Они означали, что этот человек – лжец, мот, ублюдок и что мать его была не лучше.
Элиэль вспомнила молельню Карзона и эту величественную бронзовую фигуру. Кен’т – тоже Муж. Может, ей стоило помолиться Карзону? Она ведь даже не знает имени матери.
– Если ты думаешь воззвать к нему, – презрительно бросила Илла, – побереги силы. Богу зачать ублюдка – что смертному плюнуть. Так что на твоем месте я бы и не заикалась. Теперь ты служительница Великой Оис, да к тому же не самая младшая по возрасту. Так что я уж объясню тебе кое-что.
Она сложила пухлые руки на коленях.
– Мы получаем множество никчемных девчонок, обычно младше тебя. Но большинство из нас рождено в храме. Моя мать служила здесь жрицей, и ее мать – тоже. Мы служим Владычице вот уже восемь поколений.
– А твой отец?
– Кто-то из молящихся. – Илла оскалилась в улыбке. – Сотня молящихся. И не думай укорять меня этим, божье отродье. Через год-другой Владычица окажет тебе милость. Сначала тебя посвятят жрецы, ну а потом ты будешь служить ей тем же самым образом. Можешь считать это большой честью.
– Но я не хочу!
Толстая жрица рассмеялась, отчего тело ее заколыхалось под хламидой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142