– Думаю, вам скучно. Вам уже полных… Сколько? Тридцать семь лет?– Тридцать четыре! – огрызнулся он.– У вас столько денег, что вы не знаете, что с ними делать, никаких честолюбивых планов обзавестись женой или стать главой семьи, и особого интереса к имению у вас тоже нет.– Я питаю к своему имению надлежащий интерес.– Уверена, что так оно и есть, – сказала Имоджин успокаивающим тоном, который не обманул бы и ребенка. – Скорее всего крыши починены, но я не об этом. Оно вас не интересует.– А что именно должно меня в нем интересовать? – спросил он, раздраженный до предела. – Вы предлагаете мне заняться фермерством?Она пожала плечами.– Бог свидетель, я не знаю, чем занимаются джентльмены. Некоторые из них находят все это довольно увлекательным.– У меня полно дел, – ответил он, рассерженный донельзя.– Нет у вас никаких дел. У вас превосходный управляющий, и мне случайно стало известно, что муж Тесс дает вам советы по поводу того, что продать и тому подобное, поэтому вам нет надобности принимать какие-либо решения в такого рода делах.– Только дурак пренебрег бы советом Лусиуса, – сказал Мейн. – К чему вы клоните?– Вам скучно. Вот к чему я клоню.Мейн подумывал о том, чтобы пойти прогуляться. Что угодно – только бы избавиться от нее.– Пожалуй, вам следует занять свое место в палате лордов, – предложила Имоджин.Он попытался представить себя стоящим на трибуне и читающим всем и каждому лекции о Хлебных законах. И на этом воображение ему изменило.– Нет.– Трудно представить вас в подобном месте, – согласилась Имоджин. – Жаль, что вы прониклись такой неприязнью к любовным похождениям, поскольку они успешно обеспечивали вас занятостью последние десять лет.Мейну не понравилось это утверждение, как бы небрежно оно ни было сказано. Ему не нравилось, что его воспоминания о последних десяти… нет, пятнадцати годах почти исключительно состояли из сверкающего потока интриг, сорванных поцелуев, тайных любовных свиданий и случайной дуэли с разъяренным мужем.Губы Мейна скривились. Оглядываясь назад, он находил эти пропитанные запахом духов вечера утомительно однообразными, безвкусными и пустыми, подогретыми чересчур обильными возлияниями и ненасытной жаждой плотских удовольствий.Покуда эта жажда плотских удовольствий не опустошила его… оставив ни с чем.– Но похоже, вы утратили склонность к тайным амурным делам, – сказала Имоджин, словно прочитав его мысли. – Взять, к примеру, меня. Вы смотрите на меня с интересом кота, которого лишили мужского достоинства.– Отвратительно! – выпалил Мейн одновременно с тем, как Джоузи поинтересовалась:– А какое достоинство может быть у кота?– Должно быть, вы самая бестактная женщина из всех, с кем я знаком! – сообщил он Имоджин, пропустив вопрос Джоузи мимо ушей.– Вы и вправду так думаете? – осведомилась Имоджин, явно нимало не задетая его критикой. – А я-то считала, что мужчины водят весьма разнообразные знакомства.– В моей жизни не было ничего столь уж авантюрного. Вообще говоря, я имел удовольствие знавать леди, чья речь была под стать их возвышенному уму.– Ха! – воскликнула Имоджин. – Если вы в это верите, то не надобно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что у вас никогда не было по-настоящему задушевной беседы ни с одной женщиной!Мейн ощутил вспышку почти убийственной ярости – чувство, которое уже становилось обычным, когда рядом находилась его мнимая любовница.– У меня было много задушевных бесед, – ответил он. – Но подобного рода задушевность или отсутствие таковой были бы подходящим предметом для обсуждения в присутствии вашей юной сестры.– Может, я и юная, но здравого смысла мне не занимать, – изрекла Джоузи, подняв глаза от книги. – Мне прекрасно известно, что Имоджин сделала вам несколько предложений отнюдь не достойного свойства и что вы их отвергли. Полагаю, этим и объясняется ее дерзость, ибо, как сказал Плутарх, нет ничего острее, чем жало отвергнутой любви. – И она без лишних слов вернулась к книге.Очевидно, по достижении совершеннолетия Джозефина будет точно такой же сумасбродкой, как и ее сестра. При мысли об этом Мейна слегка передернуло.– Почему бы вам не построить свои собственные конюшни? – спросила Имоджин.– У меня есть конюшни. Сколько раз я говорил вам, что не успеваю на скачки в Аскоте и что я выставил там двух своих лошадей?Гризелда появилась в дверях трактира, опираясь на руку своей горничной. Она выглядела чуточку лучше, чем час назад.– Я собралась с силами и теперь могу вернуться в эту колымагу, – объявила она им с каменным лицом – точь-в-точь как у французской аристократки, стоящей перед гильотиной. – Джоузи, наденьте капор. Сколько раз вам говорить, что веснушки крайне непривлекательны? Извольте все зайти в дом: трактирщик говорит, что он приготовил легкую закуску.– Я знаю, что у вас есть конюшни, – молвила Имоджин. – Но почему бы вам не попробовать отнестись к этому серьезно? Наймите приличную команду тренеров. Мой отец все уши нам прожужжал о своих конкурентах, о вас, равно как и о любом другом господине в Англии, которого можно уговорить приобрести у него лошадь. Вы же дилетант, покупающий лошадей то там то сям и продающий их, если они не выиграли свои первые скачки. Вы никогда не воспринимали свои конюшни всерьез. Впрочем, как вы могли? Вы же всегда были в Лондоне.«И я никогда не просыпался раньше полудня», – подумал Мейн. Он направился вслед за Имоджин к двери трактира. Дорожное платье плотно облегало изгибы ее тела. Он неторопливо обвел их взглядом и обнаружил…Ничего.Он был совершенно равнодушен. Ни дать ни взять кот, лишенный мужского достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99