И уж, конечно, надменным патрициям – когда им случалось, гуляя по Авентину, бросить взгляд на Затибрие – не приходило в голову, что в жалких лачугах у подножия Яникульского холма невидимо зреет грядущее.Да какое там будущее у этих варваров! Что хорошего способны принести в мир бедные пролетарии – грязные, неотесанные, невоспитанные, завернутые в вонючие лохмотья, с нечистым дыханием плохо питающихся людей?! В их жилищах пахнет нуждой, как часто бывает, когда многочисленные семьи, скверно одетые и пробавляющиеся грубой пищей, скучены вместе в тесном помещении. Но нужда – это не навоз, в ней роскошный цветок не вырастет...Тем не менее со временем иудеев набралось уже достаточно, чтобы стать фактором, которым нельзя было пренебрегать. Сопротивление евреям Цицерон считал отвагой. Цезарь относился к ним благосклонно и полагался на их верность. Потомков Иакова всюду можно было встретить, и надменные квириты про них могли бы справедливо сказать то же, что и про греков: побежденные предписывают законы своим победителям.Властители полумира по-разному относились к этим чужестранцам.С одной стороны, была немалая антипатия, возбужденная ревнивой обособленностью, мстительным, неуживчивым характером и антиобщественными привычками иудеев, проявлявшаяся везде, где последние были многочисленны и организованны. В них видели тайное общество, члены которого стремились во что бы то ни стало возвыситься за счет других. Странные обычаи евреев, их отвращение к некоторым кушаньям, относительная (по сравнению с чистюлями-римлянами) нечистоплотность, религиозная щепетильность, строгое соблюдение субботы – все это и плебеи, и патриции находили смешным и отталкивающим.Отвергнутые римским обществом, иудеи, естественно, не давали себе ни малейшего труда стать для своих хозяев привлекательными с внешней стороны. В италийских городах они промышляли самыми презираемыми занятиями – нищенством и торговлей старьем. Их законы, традиции, история несправедливо унижались. Их считали то суеверными и жестокими, то атеистами – ненавистниками богов. Обрезание доставляло особенно много поводов для бесконечных насмешек.Старый эллинский и римский дух оказывал упорное сопротивление чужеземному идеологическому нашествию. Многобожцы боялись единобожия. Ненавистью и презрением к иудеям были полны все образованные умы – достаточно назвать Цицерона, Горация, Сенеку, Ювенала, Квинтилиана, Светония.Но, с другой стороны, у иудеев нашлись и друзья. Их серьезность, высокая нравственность и простота культа привлекали многих. Даже закоренелые циники в глубине души чувствовали, что на стороне «грязных евреев» известное нравственное превосходство. Римлянок в особенности влекло к этим одетым в лохмотья миссионерам Яхве. Ювенал причислял к недостаткам женщин того времени склонность к иудейской религии.Эти противоположные мнению высших классов Рима тенденции царили в том смешанном населении, которое было покорено потомками Ромула, в тех подданных республики, которым дух квиритов и эллинская мудрость были совершенно чужды. Они массами присоединялись к обществу, где находили трогательные примеры согласия, милосердия, обоюдной помощи, привязанности к своему призванию, любви к труду и гордости бедностью.Подача милостыни, ставшая впоследствии чисто христианским достоинством, до тех пор считалась богоугодным делом больше всего у евреев.Нет, римляне тоже подавали нищим (а пролетарии, плебеи нередко сами попрошайничали на улицах, дабы отвратить кару богов), но благотворительность большинства квиритов рождалась не в глубине сердца, как у иудеев (вообще-то очень прижимистых), а на ее поверхности, благодаря гордыни и самолюбованию, бахвальству и склонности к «широким жестам».К несчастью для Иуды, Гай, узнав про его «походы» в еврейский квартал, строго запретил ему впредь посещать Затибрье.– Я не намерен поднимать восстание иудеев в сердце Рима, я же дал клятву! – попытался оспорить приказ легата разочарованный Гавлонит.– Верю. Но тебя может опознать кто-нибудь из новоприбывших земляков, и тогда ты погибнешь, – объяснил Гай, и зелот признал его правоту.Вождю Ревностных очень хотелось снова очутиться в кругу единоверцев, ощутить себя законоучителем, говорить проповеди восторженным членам диаспоры – «рассеяния», которые были готовы день и ночь слушать приехавшего из родных мест рабби, не обращая внимания, что он из Галилеи, а не из Иерусалима. Однако крик разочарованной души был подавлен трезвым диктатом рассудка. Терпи, душа моя! Я не сделаю того, что ты хочешь...Впрочем, как оказалось, терпеть осталось недолго.– Благодаря Иуде мы накопили достаточно серебра для путешествия в Германию, – сообщил Гай. – На днях состоится празднество. Примем в нем участие – и в путь!– Какое празднество? – полюбопытствовал иудей у «человека с обожженным лицом».– Вакханалии...– Да ведь их же запретили?!– Ну, их много раз подвергали гонениям. Впервые это сделал консул Постумии, потом сенат несколько раз подтверждал запрет. Но празднество в честь Бахуса (он же Вакх, Дионис) все равно возрождалось, как восстал из мертвых и он сам, и греческий Адонис, и египетский Осирис. Да и вообще непонятно, почему интердикту подвергли именно Дионисии? Не вижу, чем эта церемония отличается от других, любимых римским народом...На огромной территории республики отмечалось невиданное для Иудеи количество праздников – не только религиозных (прочих на земле обетованной не признавали), но и светских: триумфы, дни рождения вождей. Все они являлись священными ритуалами религий плодородия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94