Велиты провели Иуду через задние ворота, и они зашагали между рядов одинаковых палаток, сделанных из сшитых кож и натянутых веревками. Единообразие нарушала большая хижина из тонких досок с крышей из шкур. Обычно такие хатки возводились для длительных стоянок в более прохладных краях, но в жаркой Иудее строение служило миниатюрным импровизированным храмом римского бога медицины Эскулапа.Светские больницы и воинские госпитали уже существовали в республике. Только, как правило, открывали их при какой-либо знаменитой лекарской школе, основанной известным целителем. И насчитывалось их немного. Подавляющее большинство обитателей прибрежных стран Великого моря лечились и умирали в святилищах Асклепия-Эскулапа, Изиды-Афродиты-Венеры, Великой Матери – Геи, Зевса-Юпитера и прочих небожителей, к чьему милосердию могли призвать несчастные, надеявшиеся вернуть себе здоровье.Иуда ничуть не удивился тройной ипостаси хижины-храма-лазарета. У иудеев тоже было в обычае лечить больных во дворе иерусалимского святилища, возле животворных источников, священных рощ, около синагог. Он едва сдержал крик радости, увидев своих пациентов: так много их оказалось! Из двадцати манипул римских союзников шестнадцать были выбиты до единого человека. Из оставшихся в живых четырех сотен велитов только Криксу и Неарху посчастливилось избежать ранений.Более половины легионеров тоже отправились лицезреть подземного бога Плутона. Лишь единицы не имели зарубок на память от иудейских мечей, копий и стрел. Наспех перевязанные, злые и унылые, будто это они проиграли битву, победители складывали трупы своих соотечественников штабелями для погребальных костров, рыли ямы для захоронения мертвых неприятелей – с трудом и неохотой, огрызаясь на окрики начальства и ругаясь почем зря.Новоявленному лекарю не позволили долго наслаждаться приятной картиной, тешившей самолюбие полководца-неудачника: все-таки «ганна'им» сумели дорого продать свои жизни. Врача сразу загрузили работой, пока Крикс пошел докладывать о пленнике начальству. До полудня Иуда, едва держась на ногах от усталости, промывал и зашивал, накладывал бронзовые скобки на колотые и рубленые раны, перевязывал, мазал бальзамами, делал лубки.Это не было лечением в истинном смысле слова, ибо целитель не вкладывал в сей процесс ни искреннюю молитву, ни душевный порыв, ни собственные жизненные силы. Так, чисто механическое действо, подобное совокуплению со старухой: конечный результат достигнут, удовольствие же не получено. Не магия, не искусство – прозаическое ремесло. Не медицина, а нечто подобное ветеринарии. Гавлонит не вредил раненым врагам, но и не желал им выздоровления.Со злорадством Иуда щупал пульс на артериях умирающих, прикладывал к их губам полированное медное зеркальце для того, чтобы уловить дыхание, и резко бросал носильщикам:– Тащите труп к костру!Иуда-целитель понимал, что негоже ликовать от смерти пациента. Спрятанный внутри его Иуда-воин упрямо твердил: еще как гоже! Побольше бы их сдохло!В полдень лекарь жадно сжевал два черствых куска ячменного хлеба, запил водой из большой бочки на телеге и снова отправился менять повязки, выявлять гнойные раны и кандидатов на ампутацию конечностей. Как ни странно, сил у него прибавилось – видно, прошло похмелье от Напитка Испытаний.Вдруг дикий звериный рев резанул его по ушам, хотя раздался он в двух сотнях локтей от стоянки союзников – возле одной из палаток, где жили начальники самых отборных пехотных отрядов легиона.– Врача! Врача! Мой сын умирает!Неарх, волочившийся за Иудой, как хвост за собакой, незамедлительно схватил зелота за рукав хитона и потащил бегом за собой, не обращая внимания на возмущенные протесты раненого, брошенного в самой середине перевязки.В мгновение ока запыхавшийся лекарь очутился перед большой палаткой неподалеку от алтаря. У входа в нее на ложе из настеленных одеял бился в конвульсиях крупный юноша в легкой льняной тунике. Его посиневшие губы разверзлись в немом крике, глаза вылезли из орбит. В багрово-синем лице и тысячеокий Аргус не нашел бы ни единого белого пятнышка. Руки бессильно терзали горло. Он задыхался, а грудь его не вздымалась.Юнец испустил особо страшный хрип, дернулся – и затих...– Он умер, умер! Мой последний сын! Лонгин, очнись, вернись из Гадеса! Да приведите же кто-нибудь лекаря, проглоти вас Цербер! – вокруг него суетился, кричал, ругался, заламывая руки, громадный, статный, очень красивый муж лет сорока.Даже если бы на нем не было посеребренного шлема, а на доспехах – металлической грозди винограда, даже если бы у ног его не валялась отброшенная виноградная лоза, предназначенная для наказания виновных, даже если бы его густой бас не перекрывал шум лагеря даже и тогда в нем можно было бы безошибочно узнать великого воина и центуриона. Причем не простого центуриона, а из самых почетных, возглавлявших лучшие манипулы, претендующих на скорое повышение по службе до поста военного трибуна и командования когортой, а то и боевой линией легиона. Ибо двигался он с грацией огромной кошки, и окружающие смотрели на него, как на прирученного хищника – восторженно и опасливо.С первого взгляда Иуда почувствовал духовное родство с ним – оба они родились под знаком Льва.– Примипул Примипул – старший центурион первой центурии, обычно командир или первой манипулы когорты, или всей когорты.

Серторий, мое имя Неарх. Я привел тебе своего раба – целителя, лучшего в этой стране! – поклонившись, сказал грек на своем родном языке.– Да не обделит тебя благосклонностью богиня счастья Фелица, доблестный велит, за быстрый отклик на мой зов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94