Литература – изъявление внутреннего мира. Жанр – способ изъявления, прием. Талант – потребность в изъявлении. Ремесло – дорога от внутреннего мира к приему.Юмор – инверсия жизни. Лучше так: юмор – инверсия здравого смысла. Улыбка разума.У любого животного есть сексуальные признаки. (Это помимо органов). У рыб-самцов – какие-то чешуйки на брюхе. У насекомых – детали окраски. У обезьян – чудовищные мозоли на заду. У петуха, допустим, – хвост. Вот и приглядываешься к окружающим мужчинам – а где твой хвост? И без труда этот хвост обнаруживаешь.У одного – это деньги. У другого – юмор. У третьего – учтивость, такт. У четвертого – приятная внешность. У пятого – душа. И лишь у самых беззаботных – просто фаллос. Член как таковой.Либеральная точка зрения: «Родина – это свобода». Есть вариант: «Родина там, где человек находит себя».Одного моего знакомого провожали друзья в эмиграцию. Кто-то сказал ему:– Помни, старик! Где водка, там и родина!Собственнический инстинкт выражается по-разному. Это может быть любовь к собственному добру. А может быть и ненависть к чужому.У Лимонова плоть – слово. А надо, чтобы слово было плотью. Этому вроде бы учил Мандельштам.Соцреализм с человеческим лицом. (Гроссман?)Кающийся грешник хотя бы на словах разделяет добро и зло.Кто страдает, тот не грешит.Легко не красть. Тем более – не убивать. Легко не вожделеть жены своего ближнего. Куда труднее – не судить. Может быть, это и есть самое трудное в христианстве. Именно потому, что греховность тут неощутима. Подумаешь – не суди! А между тем, «не суди» – это целая философия.Творчество – как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью. Пруст только этим и занимался.Скудность мысли порождает легионы единомышленников.Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.Когда-то я служил на Ленинградском радио. Потом был уволен. Вскоре на эту должность стал проситься мой брат.Ему сказали:– Вы очень способный человек. Однако работать под фамилией Довлатов вы не сможете. Возьмите себе какой-нибудь псевдоним. Как фамилия вашей жены?– Ее фамилия – Сахарова.– Чудно, – сказали ему, – великолепно. Борис Сахаров! Просто и хорошо звучит.Это было в 76 году.Знакомый писатель украл колбасу в супермаркете. На мои предостережения реагировал так:– Спокойно! Это моя борьба с инфляцией!Существует понятие «чувство юмора». Однако есть и нечто противоположное чувству юмора. Ну, скажем – «чувство драмы». Отсутствие чувства юмора – трагедия для писателя. Вернее, катастрофа. Но и отсутствие чувства драмы – такая же беда. Лишь Ильф с Петровым умудрились написать хорошие романы без тени драматизма.Степень моей литературной известности такова, что, когда меня знают, я удивляюсь. И когда меня не знают, я тоже удивляюсь.Так что удивление с моей физиономии не сходит никогда.Зенкевич похож на игрушечного Хемингуэя.Беседовал я как-то с представителем второй эмиграции. Речь шла о войне. Он сказал:– Да, нелегко было под Сталинградом. Очень нелегко…И добавил:– Но и мы большевиков изрядно потрепали!Я замолчал, потрясенный глубиной и разнообразием жизни.Напротив моего дома висит объявление:«Требуется ШВЕЙ»!Дело происходит в нашей русской колонии. Мы с женой садимся в лифт. За нами – американская семья: мать, отец, шестилетний парнишка. Последним заходит немолодой эмигрант. Говорит мальчику:– Нажми четвертый этаж.Мальчик не понимает.Нажми четвертый этаж!Моя жена вмешивается:– Он не понимает. Он – американец.Эмигрант не то что сердится. Скорее – выражает удивление:– Русского языка не понимает? Совсем не понимает? Даже четвертый этаж не понимает?! Какой ограниченный мальчик!Рассказывали мне такую историю. Приехал в Лодзь советский министр Громыко. Организовали ему пышную встречу. Пригласили местную интеллигенцию. В том числе знаменитого писателя Ежи Ружевича.Шел грандиозный банкет под открытым небом. Произносились верноподданнические здравицы и тосты. Торжествовала идея польско-советской дружбы.Громыко выпил сливовицы. Раскраснелся. Наклонился к случайно подвернувшемуся Ружевичу и говорит:– Где бы тут, извиняюсь, по-маленькому?– Вам? – переспросил Ружевич.Затем он поднялся, вытянулся и громогласно крикнул:– Вам? Везде!!!Лично для меня хрущевская оттепель началась с рисунков Збарского. По-моему, его иллюстрации к Олеше – верх совершенства. Впрочем, речь пойдет о другом.У Збарского был отец, профессор, даже академик. Светило биохимии. В 1924 году он собственными руками мумифицировал Ленина.Началась война. Святыню решили эвакуировать в Барнаул. Сопровождать мумию должен был академик Збарский. С ним ехали жена и малолетний Лева.Им было предоставлено отдельное купе. Левушка с мумией занимали нижние полки.На мумию, для поддержания ее сохранности, выдали огромное количество химикатов. В том числе – спирта, который удавалось обменивать на маргарин…Недаром Збарский уважает Ленина. Благодарит его за счастливое детство.Молодой Александров был учеником Эйзенштейна. Ютился у него в общежитии Пролеткульта. Там же занимал койку молодой Иван Пырьев.У Эйзенштейна был примус. И вдруг он пропал. Эйзенштейн заподозрил Пырьева и Александрова. Но потом рассудил, что Александров – модернист и западник. И старомодный примус должен быть ему морально чужд. А Пырьев – тот, как говорится, из народа…Так Александров и Пырьев стали врагами. Так наметились два пути в развитии советской музыкальной кинокомедии. Пырьев снимал кино в народном духе («Богатая невеста», «Трактористы»). Александров работал в традициях Голливуда («Веселые ребята», «Цирк»).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13