все только вспоминались забавы, смех, песни, маленькие телята на солнечных лужайках, стройные красивые кони, лучезарные вечера на склонах гор, толстые куры, клюющие у порога зерно. Я думала, это какое-то наваждение, не может быть на земле такого прекрасного места, каким мне чудился Лошадиный остров. Вот почему я должна была еще раз его увидеть. Чтобы увериться, что есть на земле такое место. — Бабушка тихонько рассмеялась. — Да, есть. Мой родной остров.
Мы успокоились: у бабушки Конрой ум такой же ясный, как у нас всех. Люк сказал:
— Справедливые ваши слова, миссис Конрой, мадам. Как это горько уехать из такого чудесного места и больше никогда его не увидеть!
Бабушка медленно закивала. Ни я, ни Пэт не проронили ни слова. Как будто по мановению волшебной палочки, бурьян и крапива исчезли. Перед нами была уютная кухня: горка, резные лари, табуретки, маслобойка в углу, полати, освещенные пляшущим пламенем горящего торфа и слабым огоньком лампадки. Все это я так живо вообразил, что, взглянув вверх, ожидал увидеть над головой новые балки и пухлую соломенную крышу, готовую послужить нам на эту ночь кровом. Но увидел я только круглый шар луны и зеленоватое, все еще светлое вечернее небо, удивленно взиравшее на пробудившиеся руины. Бабушка сказала:
— Если бы кто нас сейчас увидел, решил бы, что все мы малость рехнулись, в прятки вздумали играть, на ночь глядя. — Она поднялась с лавки: — Я отдохнула и хорошо себя чувствую. Пора приниматься за дело.
Несмотря на эти храбрые слова, нам казалось, что, ступив на свой остров, бабушка уменьшилась ростом, стала еще более хрупкой. Идя к причалу, она оперлась на руку Люка. Мы были очень рады этому: она уже несколько раз споткнулась.
Чтобы поменьше утруждать бабушку, мы решили дойти до серебряной бухты на паруснике. Осадка у него мелкая, так что вытащить на песок его будет нетрудно. Не мешкая, мы поймаем вороную кобылу, погрузим ее на борт и под прикрытием темноты возьмем курс на песчаный пляж, куда нас с Пэтом выбросило вчера после шторма.
— У меня есть отличная сухая конюшня, — сказал Люк. — Старому ослу придется немного потесниться ради такой гостьи. А если ей будет зазорно стоять в его обществе, милости просим в дом. Я тоже могу потесниться.
Это было великодушное предложение. И мы от имени вороной кобылы горячо поблагодарили Люка.
— Я осведомлюсь у нее, какую пищу она предпочитает, — добавил Люк.
Прилив только что начался, и парусник уже поднялся на воде дюйма на два. Там, где мы с Пэтом ловили угрей, теперь расстилался мягкий песок, постепенно поглощаемый водой. Черные руины оттиснули на светлом небе замысловатый узор. Солнце село, сразу стало прохладно. Ветер, хоть и не сильный, свистел и завывал в дырявых парусах. Издалека донеслось заливчатое ржание. Бабушка, услыхав его, счастливо засмеялась.
Когда мы огибали мыс, она велела нам держаться как можно дальше от берега.
— Здесь под водой тянется риф, — сказала она. — Он виден только ранней весной, когда приливы невысоки.
Вскоре мы уже плыли вдоль серебряного пляжа. В дальнем его конце скалы выстроились широким полумесяцем, обращенным к морю. Там начинался еще один пляж, поменьше, к нему примыкала отлогая долина. Мы завернули туда, направив лодку прямо на песок. Как только днище лодки заскрипело по песку, Люк прыгнул в воду и вытянул парусник на сухое место. У подножия утеса торчала, как тонкий палец, скала. Люк привязал к ней парусник крепкой веревкой. В стене утеса мы заметили вход в маленькую пещеру, там уже плескались волны. Мы с Пэтом тоже высадились. Бабушка настояла, чтобы мы и ее взяли с собой, хотя мы очень ее отговаривали. Пересекли песок и вышли к буйным зарослям трав, окаймлявшим долину. За то время, что нас не было, расцвела красная гвоздика. Над самой травой висела пелена тумана. Вот-вот опустится ночь. Мы остановились и вскоре разглядели в густых сумерках силуэты коней. Они стояли смирно и, подняв головы, глядели в нашу сторону. Но вот один из них двинулся к нам сначала быстрым шагом, потом рысью. Он несся как ветер. Грива у него развевалась. Меня мороз по коже продрал.
— Черный жеребец! — не своим голосом закричал я.
Люк притянул всех нас к себе. А вороной приближался. В нескольких шагах от нас он повернул, описал круг и ускакал обратно в глубь долины. Мы чувствовали, как под ногами дрожит земля. Когда он мчался мимо, сверкая белками, раздувая ноздри, он показался мне похожим на играющего дельфина или на умную овчарку, охраняющую стадо на склоне горы. И я вдруг сказал:
— Не бойтесь. Он и не думает на нас нападать.
— Вожак табуна — очень умное животное, — проговорил Люк, но голос у него звучал неуверенно.
Сквозь завывание ветра стук копыт рассыпался барабанной дробью. От волнения у меня в ушах зазвенела кровь. Дробь становилась сильнее. Вороной возвращался.
— Господи помилуй! — воскликнул Люк. — Вот бы увезти этого красавца домой! Да легче северный ветер поймать и упрятать в рюкзак, чем до него хоть пальцем дотронуться.
И вот он опять явился из густеющих сумерек. Он плясал на задних ногах, тряс маленькой головой, и грива, как дым, клубилась по ветру. Белые зубы его блестели в свете луны. На этот раз он описал круг позади нас.
Бабушка Конрой тихонько всхлипнула.
— Я очень стара, очень стара, — сказала она полушепотом. — Давным-давно, шестьдесят лет назад, я отвела нашего вороного в эту долину. Он, конечно, давно спит непробудным сном. Но сегодня я опять увидела его. Он вот так же скакал и кружил по долине в тот день, когда я привела его сюда. Ах, если бы вернуть молодые годы, я бы осталась на моем острове и никуда бы не уезжала до самой смерти!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48